Нина Гравицкая - Колдунья из Треугольного переулка

– Какая же я рассеянная, ей богу! – обругала себя Маня. – Присмотревшись, она поняла, почему не заметила больницу: исчез старый железный забор, вдоль которого после смерти Ромео несли службу Джульетта и курица Галина, а на его месте выросла изящная ограда с парадными чугунными воротами. Перед глазами сразу всплыла картинка из прошлого: кот Прошка, ворюга и убийца, со всех ног мчится к заборной калитке, спасаясь от гнева Джульетты, преследующей его с боевым трофеем в виде откусанного хвоста в оскаленной пасти.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, Маня толкнула ворота и со смутным чувством внутреннего беспокойства нерешительно вошла на территорию больницы. Радостное ожидание того, что скоро она окунется в свою прежнюю, пусть бедную и не всегда сытую, но такую счастливую жизнь, померкло: на территории больницы тоже многое что изменилось, и дурное предчувствие неприятно сжало сердце девочки. Само двухэтажное здание больницы с шестиколонным портиком осталось прежним, зато территория больницы полностью изменилась. Она превратилась в величественную площадь, вымощенную камнем и украшенную огромной клумбой с цветами всевозможных оттенков. Конечно, территория больницы стала намного лучше, наряднее, но… какой-то чужой.

Без прежнего энтузиазма Маня нерешительно двинулась вперед. Обогнув здание больницы, она попала на больничный двор и убедилась в том, что и здесь тоже произошли перемены. На месте песочной кучи, где любили принимать песочные ванны Джульетта со своей подругой курицей Галиной, появилось небольшое двухэтажное здание, и Маня вспомнила, как однажды мать, указав на песочную кучу, сказала, что здесь идеальное место для лаборатории. На фронтоне над главным входом нового здания был установлен горельеф из белоснежного мрамора с изображением женщины, держащей змею.

– Гигиея…, – догадалась Маня, – дочь Асклепия…, – и вспомнила, как мать часто сетовала на то, что в больнице не соблюдаются необходимые правила санитарной гигиены [5]  Дочь Асклепия Гигиея дала название целой медицинской отрасли – гигиене. и утверждала, что причиной послеродовой горячки, такой распространенной в то время у многих рожениц, является инфекция, которую приносит сам медицинский персонал из инфекционного и патологоанатомического отделений больницы, поэтому смертность при родах в больнице намного превосходила смертность при домашних родах. Действительно, врачи часто принимали роды прямо после вскрытия, просто вытерев руки носовыми платками.

– Это неправильно! – возмущалась Анна. В конце концов, ей удалось привлечь на свою сторону фельдшера Натанзона, который убедил доктора Капилло обязать персонал больницы перед манипуляциями с беременными и роженицами в обязательном порядке обеззараживать руки окунанием их в раствор хлорной извести. Маня хотела направиться к флигелю, где родилась и прожила всю свою маленькую детскую жизнь, но ноги сами понесли ее к окну на втором этаже, где находилась квартира доктора Капилло. Размахнувшись, она бросила в окно своего друга Ленчика маленький камешек.

Это был их условный знак с раннего детства, и окно тотчас же распахнулось. В проеме окна показался женский силуэт, и Маня вспомнила, как накануне ее первого перемещения в Неведомый мир мать Лени, Лизавета Христовна, высунувшись из этого окна, наговорила Мане много неприятных слов. По привычке девочка испуганно втянула шею в плечи, но тут же, устыдившись своего малодушия, с вызовом подняла голову и вдруг узнала в женском силуэте… свою мать!

Это было так необъяснимо, что не поддавалось никакой логике, и Маня буквально застыла. Два взгляда, матери и дочери встретились, и тотчас же раздался звук падающего тела.

– Мама! – отчаянно крикнула Маня и стремглав бросилась в дом.

Прежде, чем продолжить рассказ о Мане Безымянной, нам придётся ненадолго прерваться, чтобы вернуться в прошлое, а именно в тот самый роковой день, ровно семь лет назад, когда Маня вместе с Джульеттой и доктором Загребельным покинула свой мир.

Анна не спеша шла по направлению к Треугольному переулку, наслаждаясь свежестью раннего утра и приятным чувством беззаботности: по еврейскому календарю сегодня был первый день Нового года, и молодая женщина думала о том, что отныне у них с дочкой начнётся новая счастливая жизнь, ведь недаром же говорят, что Рош ха-Шана [6]  Рош ха-Шана – Новый год у евреев. Празднование Рош ха-Шана обычно приходится на сентябрь или октябрь, в те два дня, которые выпадают на новолуние еврейского месяца тишрей. знаменует собой начало новой жизни.

Дом банкира Гуровича находился относительно недалеко от их больницы, и Анна рассчитывала, что управится ещё до того, как проснётся дочка. Она представляла себе, сколько радости принесёт Мане неожиданное известие и её материнское сердце трепетало от радости: ведь её бедная девочка даже мечтать не могла о том, что сможет учиться в лучшем учебном заведении Одессы! Кто же он, этот их неизвестный и великодушный благодетель? И удобно ли будет в качестве благодарности вручить ему свои нехитрые гостинцы? Анна прижимала к груди свёрток с ещё тёплым маковым штруделем, от которого исходил аппетитный аромат свежеиспеченной выпечки, и сомнения одолевали её душу: не обидит ли господина Гуровича её подарок?

Для неё самой он был бесценным, ведь это было единственное, что осталось от её прошлого, но достаточно ли он будет хорош в качестве благодарности за столь щедрое благодеяние? Медальон с цепочкой, который Анна заботливо завернула в холщовую тряпицу и положила рядом со штруделем, хоть и был золотым, но всё же, далеко не новым. Погружённая в свои мысли, молодая женщина не заметила, как дошла до нужной ей улицы и в недоумении остановилась перед домом №3, не ожидая увидеть такой скромный и ничем не примечательный дом.

– Странный он всё-таки человек, этот Гурович, – подумала она, разглядывая дом. – Богатый, а живёт бедно. Делает чужим людям дорогие подарки, а сам не может себе приличный дом купить. Постояв некоторое время в нерешительности, Анна робко постучалась. Дверь приоткрылась, и из неё вначале показалась морда здоровенного чёрного кота, а за ним в приоткрытую щёлку выглянуло недовольное лицо старой женщины.

– Ты кто? – подозрительно глядя на Анну, – хмуро спросило лицо.