Александр Черенов - 1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга вторая

Всё прошло, как нельзя лучше: и человек прилетел, и встречал его один только Шелленберг. Если и были люди Мюллера и Кальтенбруннера, то они явно запоздали – наверняка, по причине букетов, с которыми сейчас в Берлине была «напряжёнка». В числе прочих «остродефицитных товаров».

Человеком оказался Норберт Мазур, уполномоченный ВЕК. И прибыл он уже под конкретную договорённость, одной которой рейхсфюрер и мог выторговать себе благосклонное отношение отцов сионизма. Это был вопрос освобождения евреев из концлагерей. Не всех, конечно.

– Насколько далеко Вы готовы зайти в своём жесте? – без обиняков, напрямую «зашёл на цель» Мазур – типичный еврей формата «клейма ставить негде». Определение «параметров широты жеста» не являлось прихотью ни одной из сторон: никто не хотел прогадать. Но в наиболее деликатном положении оказывался рейхсфюрер: чрезмерная «экономия» могла «незаметно перейти» в скупость – и выйти боком. Персонально ему.

– Пятьсот человек!

Не хуже профессионального лицедея Гиммлер перевоплотился в русского купца формата «Эх, была – не была!». Но встречный энтузиазм почему-то… не спешил навстречу. Напротив, визитёр старательно и чистосердечно прокисал лицом.

– Тысяча! – моментально сориентировался в обстановке рейхсфюрер, ещё активнее облекаясь в бесшабашного россиянина.

– Евреек! – моментально доработал щедрость визави Мазур. – Из концлагеря Равенсбрюк!

Лицо рейхсфюрера исказила болезненная гримаса. Ему очень не хотелось допускать утечку информации из наиболее «прославленных заведений» его учреждения, как то: Бухенвальд, Дахау, Аушвиц, Маутхаузен, Равенсбрюк, Майданек. Эти имена были слишком «громкими» для того, чтобы предавать их огласке. К сожалению, настоящие учреждения заработали широкий и повсеместный авторитет, слава о них гремела повсюду, а их традиции, опыт и наработки вызывали трепет даже у посвящённых! И потом: бабы – они и есть бабы: длинные языки! Лучше бы – мужиков… или, что, там, от них осталось! Поэтому рейхсфюрер предпочёл бы, чтобы вместо Равенсбрюка гость назвал какой-нибудь менее значимый, а лучше заштатный «кацет».

Но, увы: Мазур упёрся. Парню тоже нужны были козыри для предъявления соплеменникам и прочим «миротворцам». Пришлось рейхсфюреру обречённо развести руками, матернувшись только про себя.

– Согласен…

Через пару часов стороны «ударили по рукам», а заодно и по антисемитской политике фюрера: Мазур сумел подвигнуть Гиммлера на совершение подвига. А как иначе назвать инструкцию рейхсфюрера, которой тот, как елеем, обработал сердце правоверного иудея: «приказ фюрера об уничтожении концлагерей отменяется. При подходе армии противника должен быть выброшен белый флаг. Концлагеря эвакуации не подлежат. Впредь запрещается убивать евреев».

Конечно, подвиг был совершён на условиях самоокупаемости: от имени Всемирного Еврейского Конгресса Мазур гарантировал рейхсфюреру заступничество в случае возможного судебного преследования. Больше того: используя рычаги влияния, в наличии которых Гиммлер и не сомневался, ВЕК «железно» гарантировал рейхсфюреру защиту от любого преследования.

– В худшем случае, Вы пройдете свидетелем по делам о преступлениях Гитлера! – торжественно пообещал Мазур. – Никакого дела в отношении герра Гиммлера – ни персонального, ни «за компанию» – не будет!

Рейхсфюрер даже не стал требовать письменных гарантий. Во-первых – несерьёзно. А, во-вторых, слово ВЕК – закон! И в этом Гиммлер имел возможность убедиться уже не раз. Но рейхсфюрер сильно рисковал. Конечно, игра стоила свеч, но и риск был велик. Узнай фюрер о таком неслыханном святотатстве, как отмена его распоряжения «об эвакуации лагерей», не сносить бы рейхсфюреру головы! И не иносказательно: в берлинском подземелье всё ещё находились такие мастера заплечных дел, в сравнении с которыми даже такой «специалист по вопросам единой меры», как мифический Прокруст, выглядел бы отъявленным гуманистом! Уж, Мюллер с Кальтенбруннером не упустили бы случая лично ознакомиться с анатомическими секретами рейхсфюрера! И сделали бы они это настолько профессионально, что к тому времени уже бывшему рейхсфюреру пришлось бы потратиться до трусов только за то, чтобы «уйти с миром»!

В любом случае, делать в Берлине рейхсфюреру было уже нечего – и откланявшись фюреру со словами «Мой фюрер, я – на фронт!», Гиммлер выехал в неизвестном направлении. В неизвестном, разумеется, только для фюрера. Для пока ещё рейхсфюрера направление было очень даже известно: Любек. Именно в этом городе, который был обречён со дня на день пасть к ногам союзников, Гиммлер и должен был встретиться с Бернадоттом, работавшим не за страх, но и не за совесть (по причине отсутствия таковой). Граф работал не «за», а против: против угрозы «большевистского порабощения Европы». Ну, а если и чуточку «за», то лишь в таком контексте: «за золото СС». Идеи тоже нуждаются в пропитании, и обе стороны отлично понимали это. Благо, что у рейхсфюрера было, что приложить к этому пониманию: золото СС, хоть и не золото партии, но тоже не мелочь карманная.

– Граф, Ваша рекомендация выполнена.

Рейхсфюрер не стал затягивать с докладом – это позволяло немедленно перейти к следующему «вопросу повестки». Но Бернадотт и не возражал – ни против такой скоропалительности, ни против такого «формата встречи».

– Я слушаю Вас, дорогой герр Гиммлер.

– Мне нужна встреча с Эйзенхауэром!

Граф был опытным дипломатом и ещё более опытным интриганом, но даже ему не удалось скрыть удивления на лице: просьба «явно зашкаливала». Гиммлер – и Эйзенхауэр?! И граф «сделал пробный выстрел»:

– Почему именно с ним?

– Я хочу предложить ему капитуляцию на Западе!

Уксус сам выплеснулся на лицо графа.

– Рейхсфюрер, мы с Вами знаем друг друга не один год…

Бернадотт решил идти напролом: уклончивые взгляды и слова лишь удлиняли дорогу к взаимопониманию.

– Поэтому я буду прям… Скажите, Вам кажется уместным формат такой встречи?

– ??? – честно хлопнул глазами рейхсфюрер.

– Рейхсфюрер СС Гиммлер и Главнокомандующий экспедиционными войсками Эйзенхауэр? – не проявил сострадания Бернадотт.

Какое-то время Гиммлер безуспешно боролся с комком в горле. Наконец, он продавил слова «к выходу»:

– Что Вы хотите этим сказать?

Граф выдержал паузу, явно не от избытка гуманизма, а в обеспечение «качественного убоя визави».

– Вы ведь – не Кейтель, не Йодль, не Кребс, не Кессельринг. Вы – даже не Шёрнер с Рендуличем. Что Вы можете предложить Эйзенхауэру?

Гиммлер покраснел и начал оперативно протирать очки: оскорбление было качественным и «по месту». Наконец, водрузив их на нос, он мужественно дрогнул голосом.