Александр Черенов - 1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга первая

Столько времени сэр Уинстон потратил на то, чтобы убедить Рузвельта в нецелесообразности для западных демократий открытия второго фронта в Нормандии, и всё впустую! Удручал не один лишь факт уступки Сталину, хотя это тоже немало: «дядя Джо» почти три года настаивал на вторжении именно через Пролив! И понять его было можно: кратчайшее расстояние до Берлина!

Но у Черчилля имелись свои причины не сокращать это расстояние. И не в плане следования «заветам» Трумэна: «пусть русские и немцы убивают друг друга, как можно больше». Второй фронт с плацдарма в Нормандии – это «зелёный свет» большевикам в Европу. А ведь он предлагал «десантироваться» на Балканах! И не потому, что там климат лучше: в этом случае Балканы не достались бы русским – так и остались бы британскими. Да и не до Европы было бы Сталину: пока это он «дотопал» бы до своих границ! Ведь такого отвлечения сил на западное направление от немцев не потребовалось бы! Результат: «иван» получал бы назад своё – в границах тридцать восьмого года – а Европа, включая Германию, сохранялась в лоне цивилизации! Большевизм так и остался бы запертым в границах «медвежьей берлоги»! А дальше можно было бы и поработать с Москвой по вопросу «демократизации» режима: Сталину наверняка потребовались бы западные кредиты.

И вот теперь всё рухнуло – вместе с первыми бомбами на позиции немцев в Нормандии! Теперь у Сталина появлялась реальная перспектива оказаться в Европе. А, уж, этот «византиец» своего не упустит – ещё и чужое прихватит, и выдаст за своё! И ведь не помешаешь уже: союзники! Второй фронт… чёрт бы его побрал! Теперь приходилось делать хорошую мину при плохой игре: обмениваться любезностями со Сталиным по причине такого щедрого подарка большевикам! И – кому? Ему, Уинстону Черчиллю, который ещё летом сорок первого заявил о том, что «никто не был большим противником коммунизма, каким был я в последние двадцать пять лет. Я не откажусь ни от одного слова, сказанного мной о коммунизме…»!

Но что толку от слов сегодня, когда в Нормандии гремят пушки, и русские готовятся перейти в наступление по всему фронту! Теперь ничто не помешает им уже к осени выйти на свои границы. А дальше – Европа!

И ведь так и будет: русские уже показали под Сталинградом и Курском, как они умеют воевать! А что же – союзники? Ведь, как ни поспешай, а прежде русских в Польшу и другие приграничные страны не успеешь! Да и Берлин – под вопросом: дорога к нему, хоть и прямая, но обещает точно соответствовать поговорке «гладко было на бумаге, да забыли про овраги»! Пусть немцы и прошляпили десант – война ещё впереди. И махать белыми флажками и приветственными транспарантами «боши» явно не собираются!

Отсюда – вывод: надо думать! Думать над тем, что опаснее: большевистская Европа – или Германия «на западный лад»?

Сэр Уинстон не переводил – и не собирался переводить – свой исключительно практический вывод в плоскость теории. Но в данном случае этого и не требовалось: практика доказывала теорию – и наоборот. В сорок четвёртом в мировой войне изменился характер противоречий. В связи с тем, что судьба Германии, а следом за ней и Японии была фактически предрешена, межимпериалистические противоречия затухали – и разгорались классовые: между СССР и Западом. Классовые противоречия можно преодолеть, только изменив режим: изнутри или извне.

Изнутри – нереально: война только упрочила позиции Сталина, позволив ему «закрутить гайки до отказа». Все эти «борцы со сталинизмом» – лишь орудие пропаганды. В лучшем случае – психологической войны. Толку от этих бандюков, как от козла молока. Нож в спину или пуля из-за угла – вот и всё, на что способны «герои подполья». Только нож и пуля «отдельным товарищам» – это ведь не нож и пуля в спину Советам! Больше того, это – «вызываю огонь на себя», чтобы затем «погибаю – но не сдаюсь!». Потому что «огонь» – от режима, а не от демократий.

Значит – война? Война между теперешними союзниками? А что такого: вон, Италия объявила войну бывшему союзнику Германии – и ничего: воюет! Да и без Италии примеров хватает. В том числе, и из истории англо-советских отношений. Совсем недавних ещё. Свеженькие, можно сказать, примеры. Черчилль не забыл, как девятнадцатого марта сорокового года – всего четыре года тому назад! – тогдашний премьер Чемберлен, выступая в парламенте, обрадовал депутатов: план отправки войск на помощь Маннергейму рассмотрен и утверждён верховным военным советом союзников. Сто тысяч человек были готовы к отправке в начале марта (пятого марта финны, как «жертвы советской агрессии», должны были обратиться с открытым призывом о военной помощи). Англо-французский корпус должен был высадиться в Нарвике. Наступление на севере Европы сопровождалось бы одновременным нападением на Кавказ. И это не было фантазиями на голом месте: ещё двенадцатого марта сорокового года обсуждался план вторжения в СССР.

Так что, кое-какой опыт по линии «ротации союзников» у Черчилля имелся. Поэтому мысль о «замене слагаемых» не представлялась ему такой, уж, кощунственной: обычная практика в истории союзов. Противоестественных – особенно. А противоестественней этого союза в истории ещё не было. И, если бы Гитлер вовремя и правильно сориентировался в обстановке, то сегодня он уже обживал бы Москву и получал искренние поздравления от дружественной Британии! Потому что задача «непущения большевизма в Европу руками «коричневой чумы» была, в представлении сэра Уинстона, святым делом. Ради этого можно было закрыть глаза и на отдельные «шероховатости» режима и даже на его «проволочную колючесть». В конце концов, дым глаз не выест – даже от печей Дахау и Бухенвальда! Больше того, это – внутреннее дело суверенного государства, которое грудью заслонило Европу от «большевистской заразы»!

Черчиллю было, о чём подумать. К сожалению, думать ему приходилось в одиночку. Все попытки как-то подключить к «творческому процессу» заокеанского коллегу до сих пор не возымели успеха. Рузвельт, хоть и «товарищ по классу», «плоть от плоти» и даже «в доску свой», выказывал непростительную политическую близорукость. «Оверлорд» – продукт не только настойчивости Сталина, но и уступчивости Рузвельта.

А ведь можно было в очередной раз обставиться техническими причинами: прилив, отлив, высокая волна – да, мало ли, что ещё! Черчилль ещё понял бы Рузвельта, если бы тот опасался за то, что Сталин может справиться с Гитлером и без их помощи. Это, конечно, был довод: как потом делить пирог, если он окажется в руках Сталина?! «Дядя Джо» уже не раз соответствовал королю франков Хлодвигу: «Моё – это моё, а твоё – это тоже моё!». Вот и возьми его «за рупь, за двадцать!».