Владислав Конюшевский - Все зависит от нас

— Угу — сейчас — лагерник опять уткнулся взглядом в пол и зло проговорил:

— Гранат — нет, снарядов — нет, а эти суки, на мотоциклах да двух танкетках, нас как баранов в кучу сгонять начали. Комиссар то, умнее всех оказался — начал из «нагана» по мотоциклистам садить, вот его и переехали сразу. А я глянул, как его кишки на трак наматываются и поплыл... Хотя, если бы знал, что в будущем ожидает, то вперёд комиссара бы сиганул... Тогда от дивизиона нас человек пятнадцать осталось вот и подняли руки. А куда деваться?

Тут Иван надолго закашлялся и потом, успокоившись, поддёрнул рукав ветхой гимнастёрки, вытер выступивший пот. А я, заметив в прорехе острохарактерный полукруглый шрам, спросил:

— Что, приходилось от собачек бегать?

Костров невесело усмехнувшись, ответил:

— Два раза. Это, не считая последнего. Первый раз, через неделю, после того как в плен взяли, в сентябре сорок первого. Нас тогда, возле Томино держали, прямо в чистом поле. Там, даже колючки толком не было. Немцы просто несколькими нитками на столбиках огородили квадрат, и вышки небольшие поставили. Они, в начале, добреньких из себя корчили. Помню, в те времена много баб ходило вокруг лагеря — мужей искали. Так если находили — немцы мужей отпускали. Мне такое не светило, поэтому выбрал ночку потемней и с тремя друзьями, рванул... Только недалеко — даже до леса не дошли, как нас сначала собаки, а потом мотоциклисты догнали... Побили, куда же без этого и обратно вернули. Думал, расстреляют за побег, но обошлось — рёбра поломали и успокоились... Только потом, всё стало гораздо хуже. Фрицы собрали огромную колонну и пешим ходом повели аж за Львов. Много тогда на той дороге ребят осталось, у нас ведь раненных было до чёрта... А в Сутонах, был уже нормальный лагерь — с бараками, с колючкой. К лету сорок второго, на фронте видно немцам стали давать прикурить, потому что к нам в лагерь вербовщики приходили. Какой-то полковник, с царскими крестами, всё речи толкал, призывал Россию новую строить. Без жидов и Советов...

Иван замолк, видно вспоминая, а я, заинтересованно спросил:

— И что, много народу пошло фрицам помогать?

— Куда там! В лагере, шесть тысяч душ было, а к тому полковнику вышло двадцать девять человек. Двоих я лично знал — подлюги ещё те. Всё перед немцами выслуживались за лишнюю пайку. Мы их удавить хотели, да не успели...

— И что потом? Их сразу из лагеря увезли, или они перед вами в новой форме покрасовались?

Бывший пленный на этот вопрос сжал кулаки и глухо сказал:

— Нет, товарищ капитан. Там по-другому было. Их не увезли и даже формы не дали. Видно к приезду того полковника, немчура расстаралась и вычислила семерых командиров и комиссаров, которые себя за рядовых выдавали. Стукачи у них хорошо работали, вот командиров эти, которые в РОА пошли и повесили...

— Не понял? Командиров семеро, этих двадцать девять... как же они их делили?

— Фрицы хитро сделали — поставили наших на лавки, петлю на шею накинули, а к ножкам лавок верёвки привязали. Вот предатели, на раз-два-три и дёрнули...

— Понятно... А в Восточную Пруссию как попал?

Костров вздохнув, ответил:

— Лагерь туда эвакуировали, когда наши обратно, на запад двигаться начали. К тому времени от пленных, хорошо, если полторы тысячи человек оставалось. Так всех, запихнули в теплушки и увезли в Коршен. А там, кого загнали на строительство укрепрайона, а кого отдавали местным жителям.

— Как обычно — на ударный, безвозмездный труд?

— Так точно — днём под охраной работали у бюргеров, а вечером в лагерь. Но позже, в лагерь даже возвращать перестали — загоняли на ночь в сарай и с утра опять на работу. Там мы хоть отъелись... После лагерной баланды и гнилая брюква за деликатес шла. Да и охрана совсем другая стала. До этого, молодые охраняли, вот они зверствовали почём зря. А потом, пожилые мужики появились, те нас не трогали, даже когда видели, что мы картошку с полей, в карманы прячем. Так почти до зимы было, а потом, нашу команду отправили противотанковые рвы, да окопы копать. А неделю назад, сбежать получилось — прямо над дорогой, по которой нас конвоировали, «Пешки» прошли и пока охрана, по кустам пряталась, я в лес ушёл. Мы ведь до этого ИЛ-2 как-то видели, а они далеко вглубь немецкой территории не залетают. Посчитал, что фронт уже близко, вот и рванул.

— Про Ил-2, откуда знаешь? Ну, что он в основном по ближним тылам работает? Да и Пе-2 появились уже после того, как ты в плен угодил.

— Я с бортстрелком, в лагере сдружился. Он к нам в конце сорок второго попал, вот и рассказал много чего.

— А где сейчас твой друг?

— Этой зимой, от горячки умер...

— Ясно... Жрать будешь?

Не дожидаясь кивка пленного, я свистнул конвоира и приказал принести банку тушёнки и хлеба.

Пока бывший лагерник, стараясь не очень торопиться, уничтожал свинину, я курил и глядел в окно. Да уж... досталось пареньку нехило. Три года плена это вам не цацки-пецки... Поэтому, когда он, доев и подчистив банку куском хлеба, осторожно спросил:

— Товарищ капитан, а куда теперь меня? В Сибирь?

Я только ухмыльнулся и ответил:

— Не понял, с чего это тебя в тыл потянуло?

— Так в лагере говорили, что нас, если и освободят, так сразу прямым ходом на Колыму пошлют...

— Это кто такое говорил?

— Ну...

Иван помялся, а потом решившись ответил

— Немцы говорили и капо тоже... Да и некоторые наши. Дескать, товарищ Сталин приказ издал, что всех сдавшихся в плен, в предатели записывают.

Ух ты! Так вот откуда пошла эта байка, про то, что наших пленных эшелонами прямиком в Сталинские лагеря гнали! От немцев, да лагерных надзирателей. А я ещё в те времена думал, интересно, как это происходило? При страшной загруженности железных дорог, ещё и находить места для перевозки сотен тысяч бывших военнопленных. Правда, с прошлого года, когда освобождённые хлынули потоком, понял, что наши «демократы» очередной раз, всех по своему обычаю обманывали. А на самом деле, всё было взвешенно и логично. Бывших лагерников, отправляли на ближайшие фильтры. Там их проверяли, попутно откармливая и оказывая медицинскую помощь. После проверки, сразу отсеивали этих самых капо, стукачей, и вообще тех, кто активно сотрудничал с немецкой лагерной администрацией. Сделать подобное, было достаточно легко, так как на этом же фильтре находилась масса свидетелей из одного с ними концлагеря. Всех предателей, а таких набиралось обычно процентов десять от общего количества, достаточно быстро выявляли и после скорого суда, отправляли по этапу. Остальным же, светила медкомиссия и после проверки здоровья, годные к службе отправлялись в запасные полки, а оттуда на фронт, продолжать службу. Негодных, здоровье которых было подорвано пребыванием в плену, отправляли по домам, как комиссованных из армии по здоровью. То есть, более семидесяти процентов бывших пленных, опять становились в строй. Очередной раз, вспомнив недобрым словом современных мне «общечеловеков», я раздражённо хмыкнул и ответил, вопросительно глядевшему на меня Кострову: