Константин Максимов - Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

Другой прапор такой же расцветки, но с крылатой колесницей, был знаменем его матери – известной воительницы Снежаны – дочери Медоуса – вождя свирепого народа лютвы. Женитьба на ней, насколько юноша помнил из рассказов Колюты, принесла Всеславу долгожданный мир после десятилетий бесконечной войны на границе. А заодно и обширный кусок территории в качестве приданого.

Цианово-синий стяг со здоровенным клыкастым секачом, безо всякого сомнения, принадлежал могучему витязю по имени Вепрь, известному своей силой и свирепостью далеко за пределами полочанских земель.

А вот знамя аналогичной расцветки, на котором был изображён печально понуривший голову тёмный всадник, неожиданно поставило Олега в тупик. Юноша, скорее всего, слышал раньше о его хозяине, но почему то не мог вспомнить кто он.

Олег не решился отвлекать от серьёзных дум кормильца, или тем более спрашивать Жирошку, который ничегошеньки в этом не смыслил. Поэтому осведомился об этом у другого отцова ближника – медведеподобного боярина Бермяты.

Тот изумлённо покосился на юношу.

– Да ты что, княжич? – ответил он – Это же Дунай!

Олег хлопнул себя по лбу. Как он мог не узнать этот герб?

Слава могучего Дуная, гораздо больше известного под прозвищем печальный витязь, некогда гремела по всем правдивым землям. И даже далеко за их пределами. На службе Ярослава Хромого он совершил несчётное множество славных подвигов, о которых до сих пор слагали легенды. Однако на войне с Брячеславом Красивым – тогдашним полочанским властителем, Дунай совершил какой-то проступок, после которого великий князь изгнал его из Столицы. Тогда-то он и перешёл на службу к противнику. Последним известным деянием печального витязя стало сватовство к Снежане, от имени тогда совсем ещё юного Всеслава, когда он приехал на двор Медоуса и в одиночку одолел всех его сильнейших богатырей. С тех пор о нём ничего не было слышно. Многие даже считали, что он давно уже в вирии.

Так значит – старый Дунай жив… Олег даже подался вперёд, силясь лучше разглядеть знаменитого воя. Но расстояние до него было слишком велико.

Тем временем навстречу Роговолду, Снежане, Вепрю и Дунаю выехала группа переговорщиков. В её составе княжич разглядел отца, обоих стрыев и набольшего боярина Вышату.

Всё честь по чести – четверо на четверых.

Съехались парламентёры аккурат на полпути между стенами Менска и передовыми частями войска. Княжич ожидал, что переговоры займут хоть сколько-нибудь продолжительное время. Однако, к его удивлению, они завершились практически сразу. Всадники что-то недолго пообсуждали, Вышата немного пожестикулировал в своей обычной манере, после чего все разъехались.

Буквально тут же войско пришло в движение. Во все стороны поскакали гонцы с распоряжениями воевод. Дружины двинулись занимать отведённые им места.

Олег, рискуя вызвать неудовольствие кормильца, начал давно уже заготовленную речь. Смысл которой сводился к тому, что он уже почти достиг двенадцати вёсен – возраста воя, и хотел бы принять участие в битве.

Однако Колюту убедить не удалось. Кормилец даже особо не прислушивался к его аргументам. Княжичу было велено отправляться в тыл.

– Молоко на губах не обсохло – усмехнулся проезжавший мимо Бермята.

Спохватившись, Олег обтёр рот от почти уже засохшей простокваши и зло пришпорил воронка. Тот оскорблено заржал.

Хочешь – не хочешь, пришлось ехать к другим отрокам. Их в тылу скопилось несколько сотен. Во многом поэтому там стоял невыносимый гвалт. Заводные кони ржали, а недоросли громко галдели, обсуждая предстоящую сечу. Некоторые из них занимались лошадьми старших товарищей. Тех, что были с похода, пускали охлюпкой, давая охолонуть. Свежих батовали и привязывали к их мордам торбы с овсом. Другие отроки, уже выполнившие свою работу, искали место повыше – чтобы оттуда получше рассмотреть битву.

Олег приглядел себе точку наблюдения заранее, ещё при въезде в долину. Туда он и направил коня.

За ним увязался и Жирошка. Он по-прежнему не переставал зудеть – теперь челядинец был недоволен тем, что княжич испачкал разлитой простоквашей свой мятель. Досадуя на беззаконных бобровичей, которые даже этим умудрились ему насолить, юноша отвязал от пояса флягу и отшвырнул её подальше.

Воронок вынес его на довольно крутой пригорок – почти на самом речном берегу. С заката его закрывала маленькая буковая рощица, поэтому с дороги он был почти незаметен. Зато с его вершины всё поле предстоящей битвы было – словно на собственной ладони.

Войско полуденных князей уже выстроилось к сече. Его длинник растянулся на добрый десяток стрелищ, полностью перекрыв пространство между лесом и рекой. Сотни блестевших на солнце шеломов сами были – словно стальная река. А топорщившаяся над ней частая щетина копейных наверший – как заросли рогоза. Между рядами туда-сюда споро сновали серые фигурки. Это были походные волхвы. Они окуривали лошадиные морды сладким дымом из кадильниц на длинных ручках и хрипло распевали боевые гимны.

В центре Соколовичи ожидаемо поставили отборную варяжскую гридь боярина Шигоны. С высоты хорошо был виден его красно-голубой двухвостый стяг с чёрной рукой посредине. Слева его подпирала лучшая дружина князя Всеволода. Справа – гридни Вышаты. Концы крыльев закрывали отряды легко оружных кметей. Их же разъезды роились впереди. По всем канонам воинского искусства, установленным ещё Боромиром и Атиллой, им предстояло осыпать стрелами наступающего противника, чтобы попытаться расстроить его ряды ещё до столкновения.

Отцова дружина, как и гридь великого князя, стояли в резерве. Его назначение тоже было задано правилами воинского искусства – поддержать своих в случае неудачи – то бишь, отразить удар, если враг где-то прорвётся сквозь строй, или же развить успех, если тот наоборот – побежит.

Всего под стенами Менска собралось почти восемь сотен тяжелых и вдвое меньше легких всадников. Отроков и ратников из обоза, который до сих пор полз где-то через холмы, в расчёт можно было не брать. Сила была более чем внушительная. Тем не менее, Олега не покидало чувство, что на поле не хватает как минимум трети лучших отцовых воев и значительной части великокняжьей дружины. Косвенно это подтверждало то, что юноша по-прежнему не видел в длиннике стяга княжича Ярополка – одного из лучших полководцев полуденных земель, а также доброй дюжины знамён других бояр и воевод, участвовавших в походе.

К его удивлению, не было на поле и прапорца Шебарши. Уж кто-кто, а этот витязь сейчас должен был, показывая удаль, вовсю гарцевать на своём каурке перед вражьими рядами и поливать полочан отборной бранью, на которую он был великий мастак.