Александр Лепенский - Суицид лезвием книги. Монологи Пальтиеля

Ночь приближалась, а потому диалоги подходили уже к самому ядру, ибо начинали мы с поверхности. Она оделась в стиле «смотри, с кем ты мог быть», меня это улыбало, Ализ всегда говорила, что наши разговоры слишком сложные, а ей хочется легких, но не в этот раз, а ядро было таковым.

– Саш, сейчас ощущение, будто меня внутри щипают, не люблю так.

– Я так тебя чувствую и понимаю, но бегать за историей не хочу, если ты не видишь новой, то увы, это твой якорь.

– Якорь – это даже романтично. Навсегда иметь забитый гвоздь в голову, который не под силу никому выкорчевать, – она чуть помолчала и продолжила: – А я думаю, у тебя будет свой якорь в виде перекуров на балконе. Которые никогда не удастся воспроизвести.

– Это ты уже романтику придумываешь, Ализ.

– Ой, ну все. Дело в том, что наше с тобой общение априори ни к чему хорошему не приведет, это всем понятно.

– Приведет. К большой любви! И смыслу жизни! – саркастично сказал я с такой довольной улыбкой.

– Нет, кто любил, уж тот любить не может, – как всегда серьезно восприняла она.

– Но ты не сгорела.

– Сгорела.

– Что, если я захочу тебя украсть?

– Саш, я очень злопамятна в этом плане, ты можешь хоть миллион раз сказать, что ничего не сделал, но сердце выжег. Полбеды, что я с выжженным никому не нужна, настоящая беда, что мне никто не нужен. И у нас не может быть постоянного общения, снова же, потому что я злопамятна, и ненамеренно, я серьезно не могу выкинуть из головы все, что чувствовала, особенно, если это со знаком минус!

– Но странно в этом винить меня.

– Ты дебил, что ли? Или нарочно?

Я рассмеялся.

– Посмейся еще.

– Ну это смешно, Ализ.

– Ну вот, год-два года не курила, с тобой поговорила, и вот опять.

Берет из моей пачки сигарету и закуривает. А я же чуть загрустил, улыбаясь, закурил тоже, это был интересный дым, важный. Тут я и решил все рассказать ей, почему я не полюбил ее, почему я вот такой, а теперь расскажу и вам.

Все дело в том, что моей памяти нет предела, мне достаточно увидеть на долю секунды что угодно, и через абсолютно любое время мне удастся все это воспроизвести до малейших деталей, мне достаточно просто пройтись по книге глазами, и она навсегда останется во мне, именно этому все всегда завидовали, что глупо. Худшее, что может случиться с человеком – это иметь такую память. Но главное здесь снова не это, а то, что я помню всю свою прошлую жизнь от и до, полностью, где я уже любил, об этом будет сказано много, и за всеми разговорами о жизни после смерти, за всей тошнотой от этой лжи мне не хватило сил молчать, потому я и захотел рассказать правду, это и было ошибкой.

Вообще логично было предположить, что сейчас будет написано о реакции Ализ, о том, что же вообще со мной произошло, но еще чуть рано. Мне показалось, что за любой историей должно что-то стоять. То есть, ради чего это, а что же за этим стояло? И если со вторым что-то уже понятно, то с первым тяжелее. Постараюсь объяснить, не знаю, смогу ли быть понятым.

Представьте пушинку, которая летает над вами, и вы пытаетесь разрубить ее топором. Вот этим я, как оказалось, занимался. Но да ладно.

Боролся я в первую очередь за справедливость, потому что, когда мне задали один простой вопрос: а что же для меня самое ценное вообще – я не смог сразу ответить. Казалось бы, такой простой вопрос, но… И все же через несколько минут, раскинув все в голове по местам, я понял. Справедливость. Гиблое дело изначально, правда? Не то чтобы я стоял возле администрации с плакатами, нет, скорее это все внутри. Мне хотелось, чтобы мир получил эту справедливость, а вот почему я возомнил, что смогу это сделать, вопрос совершенно иной. Но это понимание пришло не сразу, скорее в процессе, но и об это вы все узнаете еще.

Второе, что мной двигало – это надежда. Надежда на то, что могу себя освободить, да, в первую очередь себя, на мне было так много этой правды, что трещало все внутри, такое давление, словно всегда в тисках. Думаете, алкоголь здесь просто так? Нет, это важнейшая часть в борьбе с памятью. Я, конечно же, признаюсь, что это было от невозможности принять то, что происходит, очередная слабость, которой я проиграл в чистую. Нравилось ли мне просыпаться в незнакомых местах? Нет. Я вообще домашний. Нравилось ли мне просыпаться постоянно в разных постелях? Иногда да, иногда нет, но тут тоже выбора особо не было, ибо в одной мне просыпаться не суждено. Но скажу сразу, бабником не являюсь, да и вообще я бы просто говорил с ними и целовался, но, к сожалению, женщинам тоже необходима постель, а тем более, с теми, кто их услышал, кто посмотрел правильно в глаза, это моя ноша. Ведь прям красавчиком я не был, путешествия им не обещал, да и долгой жизни. Все, что я мог дать – эту распитую вместе идеальную бутылку вечером в баре или в тихом месте, собирая свои буквы в слова, цитируя литераторов забродивших. Но утром я делал им завтраки, заботливо улыбался, вроде бы это правильно, но нет. Это ведет к их чувствам, которые часто переходят в ненависть. Вы видели последний чувственный взгляд женщин? Тот самый, когда они уходят навсегда. Это взгляд холодного ножа, который больше не хочет быть тупым, и теперь он готов резать. Потому охладевшие женщины не возвращаются.

Возвращаясь к надежде, сразу скажу, я не самый несчастный человек на земле, которого обидели, от которого отвернулись, нет. Поддержка у меня всегда была, но просто некоторые вещи поворачиваются абсолютно не туда, кто здесь виноват, вы уже будете судить сами.

А еще я борюсь, потому что должен, ведь это шанс науке продвинуться капитально вперед, это огромный шанс.

Прошлой жизни я мог бы посвятить целую книгу, но все же попробую затрагивать ее меньше. Кем я был, как все происходило там, я, пожалуй, отставлю, пусть это будет интригой для второй возможной книги. А теперь о главном.

Это был мой день рождения, 26, кстати, и я любил это мероприятие, просто из-за того, что чего-то ждешь, внутри что-то шевелится, так приятно. Меня разбудила Она с прекрасным зеленым чаем и сэндвичем, улыбаясь хитро, одновременно взволнованно. Все началась даже лучше и теплее, чем ожидалось. Жаркий выходной день, время дальше 10:00, выспался. Не мог никогда завтракать без чистки зубов, потому только после принялся пить свой чай, а Она снова хитро и смущенно смотрела на меня и через несколько секунд протянула подарок. Он был в бумажной обертке, завязанный бежевой нитью. Взяв в руки, я сразу понял, что внутри. Книга! В такие моменты я даже не пытаюсь искать подходящего момента и подарки смотрю сразу, так было и в этот раз. Раскромсал эту упаковку, как это делают бедняги с беляшом у вокзала. И это был тот момент, когда после увиденного мое любопытство стало даже сильнее, чем до, такое действительно бывает редко. А все потому что я идеально помню эту книгу еще совсем маленьким, она стояла у отца в старом шкафу его читальной. Я ее запомнил даже сильнее чем все другие, потому что именно ее мне довелось взять в руки тогда, а отец очень грубо вырвал у меня эту книгу, это был первый и последний раз, когда он крикнул в мой адрес и пригрозил никогда не трогать данное произведение. Не знаю, как я победил свое любопытство, но так эту книгу и не брал. А вот теперь она у меня перед глазами, это не только моментальное отправление в прошлое, но и детское счастье, потрясающие эмоции. Потому чай был выпит моментально, и с извинениями к Ней я отправился начать чтение.