Владимир Романовский - Хольмгард

— Тебя-то? Да что мне — есть ты, нет тебя, какая мне разница! Вижу — человек ты не очень хороший. Кроме того, — сообщил Дир, чуть подумав, — мой лучший друг, который поумнее нас с тобою будет, сказал мне, что есть на свете подлецы хуже, чем ты, но их не найти. Я не совсем понимаю, что это значит, но по-моему, это значит, что ты мерзавец тот еще. В общем, пиши ответ, или говори, что ответа не будет, и я пойду, пожалуй.

Великим диктаторам с далекоидущими планами вменяется в обязанность владеть собой при любых обстоятельствах. Волю гневу давать можно, но только когда это выгодно. Житник развернул свиток и быстро пробежал глазами. Подошел к окну и прочел, теперь уже внимательно.

В добавление к предложению союза, Святополк предостерегал Житника от вмешательств Добронеги в дела Новгородского Славланда. Киевский князь писал о том, что Житнику и так было известно — Добронега примет сторону того, кто окажется сильнее. Но дело было в том, что, как оказалось, Марьюшка располагает большими средствами и средства эти находятся неподалеку от Новгорода и могут быть предоставлены любому из участников конфликта в любой момент. Святополк таким образом оказывал Житнику услугу — по марьюшкиному способу, не требуя якобы ничего взамен.

Далее шла приписка о добрых качествах посла. Посол — человек небольшого ума, но верный. Поручения выполняет на совесть. Неподкупен. Напорист. Скор.

— Сядь, — сказал Житник. — Вон скаммель. Сядь. Я сейчас напишу ответ.

Дир пожал презрительно плечами, но все-таки сел. Житник пошел к сундуку, открыл его, и вытащил письменные принадлежности.

— А что, — спросил он неожиданно, присаживаясь к столу, — не хотел бы ты мне служить, добрый человек?

Дир усмехнулся.

— Скажи, сколько тебе платят, и я буду платить вдвое больше.

Дир рассмеялся.

— Вот и видно, — сказал он, — что душа у тебя холопья.

Житник снова побледнел от злости. Неподкупен, неподкупен… Выпороть бы его при народе, по неподкупному арселю всыпать розог пятьдесят…

— И вот еще что… — начал было Дир.

— Заткнись, — сказал Житник.

Быстро написав ответ, он свернул его в трубку, обвязал шелковой лентой, и протянул, не вставая, Диру.

Дир неохотно поднялся, подошел, взял.

— Доставишь чем скорее, тем лучше. Никто не должен видеть эту грамоту, кроме Святополка. Никто. Понимаешь?

Дир презрительно улыбнулся и сунул грамоту небрежно в походную суму.

— Э, — возразил Житник.

— Все будет в лучшем виде, — сказал Дир. — Не переживай. — Оглядев помещение, он покривился. — Ну и сарай. Никогда я не славился своей любовью к астерам дурным. Но сочувствую им. Ты ведь ими, астерами, нынче управляешь. Собственные хоромы не можешь привести в приличный вид, управитель.

Пожав плечом, он открыл дверь и на этот раз задел головой притолоку.

— Мать ети! — сердито пробасил он. — И двери надо повыше делать, писец ответов.

Горясер, подслушивавший под дверью, нечаянно попался Диру на пути, и Дир толкнул его открытой ладонью в лицо, чтоб не мешался под ногами. Горясер упал на спину. Грохнула входная дверь, протопали сапожищи по крыльцу.

— Это как же! — возмущенно крикнул Горясер, вскакивая на ноги и обращаясь к Житнику. — Это что же такое! Это наглость!

Житник встал, прошел к двери, и, чуть пригибаясь, взглянул вверх. Действительно, для рослых мужчин, таких, как он и посол Святополка, низковато будет. Каждый раз нужно пригибаться.

— Это просто несусветность какая-то! — возмущался Горясер. — Надо его схватить.

Житник задумчиво посмотрел на Горясера.

— Откуда у Добронеги деньги? — спросил он.

— А?

— Я спрашиваю, откуда у Марьюшки деньги?

— От Неустрашимых.

— Они при ней что, казначеями назначены? Нет, тут что-то другое. Три года ты при ней состоял, а не знаешь.

Не все, что знамо, следует докладывать, подумал Горясер, придавая лицу своему удрученный вид. Знания бесплатно не приобретаются и не распределяются среди населения, разве что в церкви.

В тот ранний час в городе было пустынно. Чирикали птицы, прозрачный воздух сонно передвигался туда-сюда по улицам, так медленно, что даже заядлый педант не мог бы, положа руку на сердце, назвать эти перемещения ветром. Грабители и ночные непотребные девки разошлись спать, торговцы, ремесленники и дельцы еще не вышли на улицы, и только в пяти церквах самые убежденные христиане стояли на утренней службе.

Дир намеревался попасть домой — в рыбацкий домик, тот самый, памятный — очень скоро, поскольку основательно проголодался. Хелье, который заночевал у него, грозился давеча позаботиться о завтраке, но Хелье любит подольше поспать. А Годрик отсутствовал уже второй день! Беда с этим Годриком. Его могли принять за беглого, или за разбойника, или побить, или еще что-нибудь. Неприятно. Привязался я к нему, подумал Дир. Мозгов у него нет совсем, душа холопья насквозь — а как-то все равно тоскливо без него.

Человек, стоящий посреди улицы и рассматривающий деревянную церкву из открытых дверей которой доносился не очень стройных хор молящихся, привлек внимание Дира. Э! Да ведь это же давешний знакомый, что с нами ехал. Странный парень, но вроде неплохой. Может, если Годрика убили, он пойдет ко мне в холопы? А что. Дом киевского военачальника (а ведь я — киевский военачальник, вспомнил он гордо и радостно улыбнулся) — ничем не хуже, а как раз наоборот, заметь, лучше многих. Во-первых, честь. Во-вторых, немалая честь. В третьих, стол за счет детинца, не нужно заботиться о пропитании.

— Эй, парень! — окликнул знакомого Дир.

Зодчий Ротко обернулся, кивнул, и снова уставился на церкву. Точно как Годрик, подумал Дир. На Годрика пока не наорешь — никакого внимания. Хорлов терем сегодня посетить, что ли. Я уже леший знает, сколько времени без женщин. Но денег мало. В обрез.

— Приветствую тебя, важный человек, — сказал он насмешливо, подходя к зодчему. — Чего это ты тут высматриваешь?

— Да вот, не кажется ли тебе, попутчик, что купола эти… какие-то они… глуповато выглядят?

— Какие купола?

— На церкви. Вон, видишь?

— Почему ж глуповато?

— Да вот… на шлемы пехотные похожи.

Дир оглядел купола.

— Действительно, — согласился он. — Похожи. Это, наверное, замысел такой. Это, вроде, головы церкви, а на голове положено шлем носить.

— Но шлем носят только военные.

— И что же? Христиане — они ведь тоже воюют. Не придумывать же разные шлемы — для христиан отдельно, для перуновых воинов отдельно.

— Но церковь-то не воюет. Священники ведь не носят шлемы.

— Да, действительно. — Дир задумался и вдруг сообразил, — А вот я тоже военный, а шлем не ношу. То есть, ношу, но только в сражениях. А так — нет.