Владимир Романовский - Хольмгард

— Доброе утро, — сказал Дир. — Ты продолжай, не стесняйся. — И опять захохотал.

— Ну и гад же ты, Дир, — заметил Хелье. — Слабости следует уважать. Не так уж плохо я пою.

— Ты очень, очень хорошо поешь, — заверил его Дир и в этот раз уже не смог остановиться — от хохота из глаз у него потекли слезы, он утирал их рукавом, привалясь к стенке. Ротко, смущенно улыбаясь, вошел за Диром и встал у косяка.

Дир заставил себя остановиться, набрал побольше воздуху в легкие, задержал дыхание, выпучил глаза, посерьезнел, сказал, «Уи» и осел на пол, хохоча.

— Сволочь, — сказал Хелье.

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!…

— Заткнись.

— Ха-ха-ха-ха-ха… Уи! Ха-ха-ха-ха!…

— Здравствуй, Ротко. — В отличие от Дира, Хелье помнил имя зодчего, виденного им один раз в Талом Кроге. — Ты не обращай внимания, мой друг по утрам бывает не в себе.

Теперь засмеялся Ротко, и Хелье, закатив глаза, ушел в угол и сел там на ховлебенк.

— Сейчас, — сказал Дир, поднимаясь с полу, — сейчас я приготовлю пожрать. А может с вечера чего осталось. — Он засмеялся. — С вечера, с вечера… астер ты меченый… не смотри, а в печь ее… Такая скоморошина… нынче в Киеве все поют, — объяснил он. — Говорят, сам Валко-поляк их сочиняет. Глупо, но смешно. Ага, вот еще пара стегунов есть… разогреть их, что ли? Ротко! Ты, говоришь, огонь разводить умеешь. Вот и разведи.

— Дело закончил? — спросил Хелье.

— А как же, — откликнулся Дир, возясь с котелками и плошками. — Дело прежде всего. Уи. Ха-ха-ха-ха-ха!…

— Ты теперь… Да заткнись же ты!… Ты теперь, стало быть, свободен?

— Как зяблик. Ну, правда, нужно ехать в Киев, рапортовать. Но время терпит.

— Обратно ничего не надо в Киев везти?

— Обратно-то? О, спасибо. Чуть не забыл.

Дир покопался в суме и вытащил свиток, данный ему Житником. — Ротко! Ага, развел огонь, молодец. Действительно, умеешь.

Он подошел к печи и сунул свиток в огненные языки.

— Все. Теперь ничего везти не надо.

Хелье удивленно посмотрел на него.

— Ежели, — объяснил Дир, — всякий смерд и всякий холоп начнет князю писать, никаких чтецов не хватит разбирать все это. Князья должны писать князьям! Научили холопов грамоте, они и пишут, как отвязанные. Пишут, пишут. Невежи.

— Как знаешь, — сказал Хелье.

— Уж знаю я, знаю. Годрик не заглядывал?

— Нет.

— Выпорю я его, ежели его не убили, конечно. Какая, заметь, скотина неблагодарная бриттская. Бестолковая. Я, говорит, только огурцов куплю. Ну и где они, огурцы эти?

— А он, небось, отправился огуречнику мстить.

Дир хлопнул себя по лбу.

— Точно! А, хорла, действительно… Неужто убил Годрика негодный огуречник? — Дир раздул ноздри. — Что я с ним сделаю. Как я его скручу. Как я его от десятины-то освобожу! Прощелыга. Астер проклятый.

Стегуны не испортились за ночь. С голоду казалось очень вкусно. Ротко хотел было сесть за стол, но Дир его остановил.

— Ты чего это? — спросил он строго. — Не полагается тебе за общий стол.

— Что же ты меня унижаешь? — оторопело спросил Ротко.

— Унижаю? Чем же это?

— За стол не пускаешь.

— Хо! Унижает, заметь, незнание своего места. У каждого свое место. Твое место — стоять рядом, когда я ем.

— Дир, — вмешался Хелье.

— Не мешай, Хелье. Холопа нужно учить — это не страшно, всех учат тому, что им знать положено. Нас учат, холопов учат, ремесленников. Даже князей учат, хоть и плохо.

— Дир!

— Не мешай.

Хелье посмотрел на Ротко и сделал ему знак — мол, это недоразумение. Затем он встал и сказал веско:

— Дир, а подойди-ка сюда. В угол. Есть разговор.

— Может, позавтракаем сперва?

— Иди сюда!

Дир с сожалением встал и пошел с Хелье в угол.

— Ну?

— Ты что, совсем охвоился на службе у Святополка? Он же зодчий.

— Кто?

— Ротко.

— Зодчий?

— Да.

— Ну и что, что он зодчий. Холопов надо…

— Он не холоп. И никогда холопом не был.

— Укуп.

— И в укупы не продавал себя.

— Ну так я его себе укуплю. Если Годрик не вернется.

— Листья шуршащие! Он зодчий, понимаешь ты, пень ростовский?

— Да какая разница — зодчий, стяжный, кормовой…

— Зодчий — это ремесло такое.

— Да?

— Да.

— Что же это за ремесло? — с сомнением спросил Дир.

— А такое ремесло, когда дома строят.

— А, — понял Дир. — Плотник, значит. Ну и что? Бывает, плотники продаются, когда им работы нет.

— Не плотник. Зодчий.

— Ты заладил — зодчий, зодчий.

— Ну вот, скажи — как называется человек, командующий сотней воинов?

— По-разному.

— В Киеве. Как он называется в Киеве?

— Сотенный.

— А если тысячей воинов?

— Тысяцник.

— А человек, командующий тысяцниками?

— Военачальник.

— Правильно. Так вот зодчий — он военачальник всех плотников, столяров, клепальщиков, и смолильщиков. Он планирует, как будет выглядеть дом, когда его закончат строить.

— Ну уж нет, — сказал Дир.

— Что — нет?

— Чего планировать-то? В сражении — да, нужно планировать, без этого никуда. Без планирования потери больше. Ненамного, но больше. А дом-то чего? Ставь себе стены, вешай крышу.

— А если большой дом?

— Больше стены, и больше крышу.

— А если в доме два уровня?

— Ставь второй на первый.

— А фундамент?

— Ну, копай, заливай известью. Подвал еще бывает — тоже копай. Чего планировать?

— А если каменный дом?

— Камень на камень, те же стены.

— А башню? А церковь?

— Что-то ты, Хелье, не то говоришь.

— А вот мост тут строят. Видел мост?

— Видел. И что?

— Нужен зодчий.

— Зачем?

Хелье вздохнул.

— Просто поверь мне на слово, Дир. Ротко из таких ремесленников, которые не продаются, не покупаются, и не одалживаются. Он давеча с князем говорил.

— Это по ошибке. Он мне рассказывал.

— Никакой ошибки. Он — равный нам.

— Ну уж это ты брось. Простолюдин какой-то, подумаешь…

— Достаточно равный, чтобы сидеть с нами за одним столом.

— Да?

— Ученый человек.

— Ученый?

— Вот именно. Ученый.

Дир почесал в затылке.

— Так, стало быть, я не могу его взять себе в услужение? У него денег нет совсем, он говорил.

— У тебя тоже нет, однако же ты не идешь в услужение.

— Я служу князю.

— В качестве холопа?

— Но ведь я из хорошего рода.

— Вот и не позорь свой род. Не стыдно тебе? Зодчего унизил.

— Но ведь… все-таки… так он может, стало быть, сидеть с нами за столом?

— Я очень уважаю зодчих, Дир. И почту за честь, если Ротко с нами сядет.

— Но люди из хорошего рода…

— Дир, я тоже не из последнего рода. И даже кузен шведского конунга.

— Да, это верно.

— Все. Давай есть.

Дир вернулся к столу и, мрачно глянув на Ротко, сказал:

— Ну, эта… вроде бы ты можешь сесть. С нами. Только не очень панибратствуй. Зодчий ты там или еще какой — это еще не очень известно. А вот панибратствования я не люблю. Кстати, Хелье тоже не очень любит, он просто любит говорить неожиданности всякие. — Он повернулся к Хелье, уже успевшему набить себе полный рот еды. — А вот Гостемил, не в обиду ему буде сказано, со всеми как с равными говорит.