Станислав Богданов - Черный снег. Операция «Тайфун». Удар по оси

Гудериан вспомнил о своем посещении кафедрального собора в Смоленске. Сняв широкополую фуражку, положив ее на руку, он обратился (с легким поклоном) к русскому старику с седой бородой. Тот с удивлением взирал на подтянутого, в возрасте, германского генерала в сизо-голубой шинели с красными отворотами. Окруженного многочисленной свитой офицеров в кожаных плащах. С какой стати ему, этому напыщенному германцу, нужно посмотреть на православные иконы и поставить свечу перед алтарем? Вздор… Гудериан тогда запретил использовать собор под склад для военных материалов. Опечатал помещения, поставил охрану. Он успел произнести благодарственную молитву перед иконой Георгия Победоносца. Очищая свою совесть, Гудериан велел взять под охрану все захваченные склады с продовольствием. Жители оккупированных городов в Смоленской и Московской области с удивлением читали обращения, где говорилось о раздачи продуктов. Так оно и было… В одном из подмосковных городов судьба свела «теоретика танковых сражений» с бывшим полковником царской армии. Они разговорились. Испили чаю с мятой. Вспомнили досадное поражение обоих держав в первой мировой войне. «Если бы вы пришли к нам лет двадцать назад, герр генерал, – произнес старик, – мы бы встретили вас как освободителей. Но время ушло. Мы не стали рабами большевизма. О, нет! Мы прониклись духом времени. Теперь мы защищаем свое Великое Отечество». «Я преклоняюсь перед вами и вашей державой, мой господин, – с уважением молвил Гудериан, приподнимаясь. – Своим мужеством вы делаете честь своей вековой истории. Смею думать, что Россию и Германию ждет великое будущее. История подобна морской волне. Сначала наружу выходит пена. Когда она исчезает, странствующий по брегу жизни находит на песке нужные ему камни. Человек есть собиратель камней в этой жизни». Русским стариком оказался полковник Курочкин…

* * *

…По снежному, изрытому воронками и забрызганному черной землей полю с безжизненными коробками «панцеров» и «панцер-вагенс» (с тавро G на остывшей броне) двигались белые тени санитаров. Множество мертвых тел лежало в разных положениях, покрытых снегом, который стал бурым от натекшей крови. Иногда мертвый офицер или солдат представлялся глазу германского санитара с поднятой рукой или оттопыренной ладонью. Иногда из снежной кучи с темно обозначившимся «поленом» человеческого тела доносился стон или всхлип. Германец в землисто-зеленом тесном обмундировании (часто в снятых с убитых русских ватниках или теплых шинелях) или черном танковом бушлате призывали о помощи. Его взваливали на плечи (если везло, то прямо на носилки) и тащили в тыл. Наскоро прикрыв ватой или марлевой повязкой кровоточащие раны. Труднее всего приходилось с Panzermann. Они жестоко горели в панцерах, что работали на авиационном бензине. Ближе к русским позициям у Крестовой горы, где речка Упра, – за ее синевато-льдистой поверхностью виднелся город – германцы-санитары чувствовали себя в опасности. Нередко из-за снежных брустверов, вопреки положениям Женевской и Гаагской конвенциям, сухо гремели ружейные выстрелы, трещали СВТ. Стрекотали ручные и станковые пулеметы. Не помогали даже белые платки и простыни. Тут была не Европа, а Россия. Земля варваров…

Но один раз стрельба со стороны защитников Тулы стихла. К удивлению многих ополченцев, что наблюдали за «…гадами-фашистами, что своих гадов-фашистов собирают», германский солдат-санитар, вытаскивал из сгоревшего Pz-II еще живого офицера-танкиста с обгоревшим лицом. Внезапно он обратил внимание на тульского ополченца, что зажег бутылкой с горючим (она же «коктейль Молотова») этот панцер. Теперь по фрицу не стреляли, боясь задеть своего товарища. Было видно, как германец в белой, окрашенной известью каске дополз к человеку в ватной куртке и ватных брюках. Ополченца прошило пулеметной очередью: на спине виднелись опаленные дыры. «Хана теперь братку нашему, – пронеслось в окопах. – Может, добьем его, что б не мучился? Сейчас этот гад ему глаза выколет. Или пятиконечную звезду на лбу вырежет. Так об них в газетах пишут…» Германец вынул из ножен штык-тесак. По траншее пронесся задавленный стон… Распоров швы, к удивлению многих защитников старинного русского города, в котором (по преданию) Левша блоху подковал, германец сделал ополченцу-туляку перевязку. Не утащил с собой ни валенки, ни телогрейку…

* * *

…Где есть родитель этот мальишек и девотшек? На фронт? O`Zer Good! – произнес «фриц» в пестром шарфе поверх высокой фуражки с серебряным орлом. – Как это есть по-русски… Вы думайт, что Desche Soldaten прийти убивайт вас? – он засмеялся, раздувая обожженные морозным ветром, плохо выбритые щеки. – O, nixt, frau! Nein! Это есть наглая большевистская пропаганда. Германские солдаты никогда не обидят вас. Верьте мне, Mein Frau.

– Не понимаю, – глухо сказала Матрена Тимофеевна. Не сказала, а простонала. – Если б понимала, ничего бы не сказала тебе, гаду проклятущему. Не для того сына своего родила, что б он сгинул. Воюя против таких, как ты. Глаза б мои вас не видели…

Германский капитан 2-ой панцерной армии, помощник командира 135-ого пехотного батальона Отто Дитрих Вильгельми с удивлением посмотрел на эту суровую Russihe Frau. Ее морщинистый (похожий на готическую фреску) лик не выражал никакой любви или сострадания к солдатам фюрера и великой Германии. Они накрепко завязли в московских снегах. Сбивая на пол снег, Вильгельми спохватился. Культурный Desche Ofizer, представитель арийской расы, как он ведет себя? В доме этой малообразованной, скорее всего полуграмотной бабы-крестьянки? Большевики задурили ее преклонных лет голову. Все германцы кажутся ей палачами, насильниками и грабителями. И этой детворе, что испуганно выглядывает сверху, на большой, густо замазанной известью печке. Этим ребятишкам Desche Grenadiers тоже представляются кровавыми чудовищами. Вроде тех, что он и его товарищи, видели на красочных плакатах в «освобожденных» русских городах. На этих пасквильных листках у германцев были изуверские, дегенеративные морды. Из ранцев торчали куры, скатерти и прочая домашняя утварь (включая самовары), а штыки сочились кровью умерщвленных женщин и детей.

Будучи учителем народной средней школы (Volkshule), он неплохо изучил русский язык. Особенно, после заключения пакта Молотов-Риббентроп в 1939 году. (Жаль, что сему славному документу суждено было остаться лишь на бумаге.) Как эта старая женщина относится к нам, бывшим союзникам? Может быть он, Отто, сам нагнетает обстановку? К тому же, не исключено, что взрослые сыновья Russische Frau воюют против германцев. Может быть, они погибли в боях. Какая нелепая, трагическая участь! Свою непростительную ошибку Вильгельми тут же исправит…