Руслан Богомолов - Сотворение Волжской России. Книга 3. Пять лет спустя

С первого дня катастрофы все его товары были реквизированы, предприниматели-азербайджанцы, работавшие в его торговом ООО, и охранники закрытого теперь охранного предприятия, ушли рыть ров, а самого его пригласили в промышленный отдел Академии наук. Там, разрабатывая и обсчитывая походы отрядов первопроходцев, он и уговорил президента АН Бердникова включить его в бакинскую экспедицию.

Из полсотни своих земляков, пятерых, опытных строителей в прошлом, он вместе с собой включил в состав первой экспедиции, которую возглавил Юрий Николаевич Пеньковский пожилой и опытный геолог по образованию, до самой пенсии работавший главным инженером управления буровых работ Лукойла в Тюмени. Пеньковский определил Рагимова в свои заместители и не прогадал.

С первых дней, как, договорившись с эмиром Баку Гусейном, на берегу Бакинской бухты экспедиция разбила палаточный лагерь, Пеньковский с головой ушёл в разведку нефтяных месторождений и организацию добычи нефти. Рагиму пришлось самому организовывать строительство и обустройство посёлка, разведку дна бухты и строительство пирсов. Даже с учётом прибывающего пополнения из Волжского, рабочих рук не хватало катастрофически. И тут, как нельзя кстати, проявилась его способность договариваться с местными вождями кланов и с эмиром. Их людские ресурсы хлынули на строительство русского города и порта Баку. В конце мая 1224 года к ним прибыл, назначенный указом Ярославцева губернатором, Бескаравайнов. Он выслушал доклады Пеньковского и Рагимова и принял решение, предварительно обговоренное ещё с Андреем Андреевичем, о том, что экспедиция расформировывается, Пеньковский организует и возглавляет предприятие по разведке и добычи нефти, а Рагимов назначается вице-губернатором и вместе с губернатором начинает организовывать строительное, нефтеперерабатывающее и портовое предприятия. Вот тут-то Рагим и вспомнил свою кандидатскую диссертацию. Он сразу же попытался убедить Бескаравайного в том, что надо использовать НЭПовский опыт организации труда. Суть её заключалась в следующем:

Зарплата рабочих, в зависимости от их квалификации и добросовестности, должна была отличаться от минимальной, соответствующей прожиточному минимуму, до максимальной, соответствующей 15 прожиточным уровням. А максимальная зарплата инженера – превышать прожиточный уровень в 20—30 раз.

Гавриил Кириллович сперва отнёсся к его идеи недоверчиво – чего огород городить? К тому же дело это было довольно хлопотным, надо было как-то такую систему согласовать с правительством страны, ведь все предприятия, которые они организовывали в Баку, были государственными, или с контрольным пакетом акций у государства. Но Рагим не отступал. В конце августа, когда были построены два, вплотную друг к другу двухэтажных служебных коттеджа для губернатора и вице-губернатора, Рагимов пригласил к себе на день рождения, совпавший с новосельем, Бескаравайного, который теперь ещё и соседом стал, Пеньковского и ещё трёх руководителей – строительной компании, нефтеперерабатывающего завода и порта. Естественно все пришли с жёнами. Во дворе своего дома, в беседке, после нескольких тостов за обильным столом, воспользовавшись тем, что женщины пошли в дом осматривать обустройство новосёлов, Рагимов опять завёл разговор о необходимости менять подходы к оплате труда на предприятиях, но на этот раз он начал издалека.

– Вот Гавриил Кириллович, в девяностом году, в апреле в Волгограде на базе ВПШ, потом из неё сделали институт управления, в канун 120-летия со дня рождения Ленина проводилось что-то вроде мозгового штурма по вопросам экономики. Там разные идеи предлагались, обосновывались. Тогда и я о своих исследованиях там докладывал. И вот подходит ко мне в перерыве один мастер с Моторного. Он там тоже выступал со своей экономической концепцией хозрасчёта подразделений внутри предприятия. Так вот, этот мастер мне рассказал одну очень знаковую историю, которую ему поведал его отец, работавший после ремесленного училища в конце сороковых годов на каком-то питерском заводе. Там лопнул вал большого мощного пресса. Пресс был на этот завод завезён из Америки ещё где-то в девятнадцатом веке. Ну так вот, выточили новый вал, а с резьбой проблемы – шестерён подобрать невозможно. Сами понимаете – у резьбы шаг не просто дюймовый, а и дюймы-то на разных предприятиях тогда не совсем точно совпадали. Вобщем – тупик. И тут кто-то вспомнил про Семёныча. Был у них такой токарь, ещё до революции асом в своём деле слыл, в начале сороковых должен был на пенсию выйти, да после войны пришлось. Кинулись его искать, и, слава богу, жив оказался. Пришёл, долго измерял шаг резьбы на старом, сломанном валу, потом подошёл к новому валу, включил станок и вручную! нарезал резьбу, потом повернулся, буркнул: «ставьте» и пошёл домой. Кинулись ставить – точно, как родной вписался. Так вот, я, когда изучал материалы того времени, пришёл к интересному выводу.

Рагимов разлил в бокалы гостей немного сухого вина.

– Ну давай, давай, Рома, – так его звал с первого дня знакомства Пеньковский, – интересно, какие там у тебя в диссертации выводы. Вообще я ещё пацаном успел застать рабочих дореволюционной выучки. Могу подтвердить – мастера были классные, и ответственность у них за дело была огромная.

– А выводы, Юрий Николаевич, такие, – продолжил Рагим, пригубив винца, – за три года строительства коммунизма большевики практически отменили деньги, перейдя на натуральный обмен и распределение не только продуктов питания, но и промышленных товаров, довели экономику страны до полного коллапса, а людей до людоедства. Вот только тогда, когда была уничтожена физически четверть населения страны, у Ленина хватило здравого смысла понять, что коммунизм не получится, даже если, как он обещал, большевики уничтожат девять десятых народа России.

– Ну да, правильно, были возвращены в экономику рынок и деньги – НЭП, одним словом, – вступил в разговор Бескаравайнов, – это-то мы знаем. А выводы-то какие из этого?

– Погодите, Гаврила Кириллович. Так вот, устанавливая систему оплаты на государственных предприятиях, а я напомню, что тогда вся промышленность была национализирована, за основу был взят опыт дореволюционный.

– Так правильно, – вступил в разговор директор строительной компании, сорокалетний Александр Васильевич Кулик, – другого опыта, кроме как дореволюционный, ведь не было. Так?

– Вот именно, – подтвердил Рагимов и рассказал о системе оплаты труда на предприятиях, установленной с 1921 года.

– И вот это-та система оплаты, – продолжил он, – вкупе с социальными гарантиями, вроде бесплатного образования, медицины, пенсий семьям погибших красноармейцев и многого другого, дали удивительный эффект невиданно высоких темпов роста экономики. А вот теперь о главном выводе, который я сделал тогда и в котором я уверился за эти годы ещё больше. Доходы конкретного человека – это его гордость, ибо они говорят о том, что ОБЩЕСТВО ему эти доходы доставило за его дела. Значит в принципе – доходы человека – это степень уважения общества к нему, к его делу. До революции и в период НЭПа высочайшим образом ценился профессионализм, добросовестное отношение к делу. Именно это давало толчок к развитию производства и товаров и услуг, причём высокого качества. Ибо, напомню, наиболее высоко ценилось качество профессионала, или, как там, у Удинова, капитала-рабочая сила. Потом при развитии социализма и постепенном приближении его к коммунизму эти качества уценились. Зарплата – единственный честный доход человека снивелировалась, практически сравнялась, что у работящего профессионала, что у лодыря-неумехи. Высокий профессионализм и ответственность перестали быть в чести у общества. В результате мы имеем то, что имеем.