Марианна Алферова - Соперник Цезаря

— Цезарь не обидится, если я откажусь? — «Спаситель отечества» колебался.

— Он поймет, как тяжела для тебя разлука с Городом.

— Нет, я, честно говоря, мог бы… — вдруг запротестовал Цицерон. — Хотя и…

— Цезарь не обидится, — заверил Клодий.

Неожиданно Цицерон ухватил Клодия за локоть и прошептал доверительно, торопливо, отчаянно:

— Скажу тебе честно: я обессилен до такой степени, что готов жить под властью тирана в покое, нежели сражаться, имея наилучшие надежды.

— Сражаться? С кем? Разве Риму кто-то угрожает? Может быть, галлы?… И о какой власти тирана ты говоришь?

Цицерон не ответил. В глазах его была такая печаль, такая безысходность, что Клодию стало не по себе.

— О чем ты? — проговорил Клодий растерянно. Дурашливая маска слетела.

Почему бы им не поговорить искренне друг с другом, как когда-то? Жаль, место неподходящее, слишком много посторонних ушей.

— Я боюсь тирании, — вздохнул Цицерон.

— Тирания? Это же абсурд, сиятельный!

Цицерон мягко улыбнулся:

— О, конечно! Пока что нас пользуют такими слабыми ядами, что мы можем погибнуть без страдания. Но это все равно яд.

— Ты слишком подозрителен. Будем великодушны, как герои Теренция, простим друг другу все подозрения и обиды, примиримся и заживем общим домом, снеся все ограды, все двери, все запоры. Ведь мы все — одна семья. Ты мне сам говорил когда-то: Рим — одна большая семья, и если мы об этом забудем, то погибнем.

Цицерон лишь вздохнул в ответ.

Уже после полудня Клодий появился у сестрицы своей Волоокой, вдовы Метелла Целера.

Положенный год траура еще не миновал, но вместо траурного — цветное платье на красавице, в ушах — дорогие серьги, на шее — жемчужное ожерелье, хотя во время траура не полагалось носить драгоценности. Но Клодия всегда нарушала запреты. Однажды Клодий сказал сестре, что безрассудные женщины выглядят в сто крат очаровательнее рассудительных. С тех пор она чудила непрерывно — так запали ей в душу слова брата.

Когда Клодий вошел в малый атрий, она поднялась ему навстречу, обняла и поцеловала в губы.

«Наверняка у нее новый ухажер. С месяц она будет вести себя как пятнадцатилетняя новобрачная, а потом сразу, без перехода, — как пятидесятилетняя брюзжащая матрона», — отметил про себя Клодий.

Скосив глаза, оглядел малый таблин, рассчитывая увидеть кого-нибудь из поклонников сестры. Но увидел молоденькую девицу — лет пятнадцати, не больше. Девушка сидела на стуле очень прямо, сложив ладошки на коленях, и во все глаза глядела на Клодия. Глядела так старательно, что даже голову склонила набок. Клодий подмигнул девчонке, та ничуть не смутилась, сложила розовые пухлые губки сердечком и в ответ подмигнула тоже.

«Вот же дрянь», — подумал Клодий одобрительно. Среди молоденьких девиц на выданье он подобной дерзости не встречал. Все они смущались и прятали глаза, все казались схожими на вид, не понять, что из них может получиться — примерная мать семейства или стерва вроде Квадрантии.

— Смотрю, у тебя гостья. — Клодий отстранил сестру и принялся бесцеремонно разглядывать девчонку. Та опять не нашла нужным смутиться. Напротив, облизнула язычком губы, чтобы ярче блестели, и поправила волосы на лбу.

Ему показалось, что он где-то ее встречал.

— Это Фульвия, дочь Марка Фульвия Бамбалиона. Марк Фульвий на лето уехал из Города, его дом пока ремонтируют, так что девочка живет у меня, поскольку мы состоим в дальнем родстве с ее матерью.

Дочь сенатора Фульвия. Уж не того ли, который… Клодий вспомнил сцену убийства юноши неподалеку отсюда, на Палатине, и крик девочки, пытавшейся спасти брата. Да, да, Ноны декабря… Заговор Катилины. Опять приходится поминать Цицерона. В то утро девчонка казалась подлинным зверенышем. И теперь в ней чувствовалось что-то когтистое, опасное, но до времени скрытое. Она повзрослела и похорошела — стройная, гибкая. Черные, чуть раскосые, миндалевидные глаза, волнистые, с рыжинкой волосы — такими изображали своих богинь этрусские мастера.

— Да ну! Неужели ее матушка позволит ей остановиться в твоем доме? — вполне искренне удивился Клодий.

— Ее матушка в Байях. [95] Байи — модный курорт, который славился вольностью нравов. А отцу совершенно все равно, где живет его дочурка. Девочке у меня понравится. Весело. В моем доме, дорогая Фульвия, можно узнать самые последние новости. Ты расскажешь нам городские сплетни, братец? — Клодия бросила на брата многозначительный взгляд.

Молодой патриций уселся рядом с девушкой, так чтобы его рука, небрежно легшая на подлокотник, коснулась ее руки. От этого прикосновения Фульвия вздрогнула всем телом, но руку не убрала.

— Я только что говорил с Цицероном. Марк Туллий отказался быть легатом Цезаря и решил остаться в Городе. Консул Цезарь, разумеется, придет в ярость. Цицерон — легат… — Клодий не мог удержаться от смеха, а смеялся он так заразительно, что Фульвия, как ни крепилась, тоже прыснула. — Лееегат… Цицерон — легат. Верхом на коняге, в панцире, в шлеме, размахивает мечом. — Он вскочил и изобразил довольно правдоподобно Цицерона. Вдова Метелла звонко засмеялась, а Фульвия, та просто скорчилась от смеха. — Вперед, воины! Надеюсь, вы читали мою первую речь против Катилины? Доколе!.. — Клодий поперхнулся и закашлялся. Фульвия едва не упала со стула — она совершенно изнемогла от смеха.

— Ты как будто не слишком любишь нашего «Спасителя отечества», — примирительно заметила хозяйка.

— Ну что ты! Я его обожаю. Он поет, как соловей. Ты любишь слушать соловьев, Фульвия?

— Люблю… — выдохнула с трудом девушка и вновь принялась хохотать.

— Вот и отлично! У моей сестрицы прекрасные сады на том берегу Тибра. Там чудно поют соловьи вечерами. Не хочешь проверить?

— Домна Клодия говорила об этих садах, — сообщила Фульвия и подмигнула молодому сенатору. Ого! Оказывается, мы очень и очень дерзки. — И читала мне стихи, которые написал Катулл из Вероны. — Ясно, что девушке хотелось быть точь-в-точь такой, как Квадрантия, — дерзкой, независимой, красивой и любимой мужчинами.

— Что же ты читала нашему воробышку? — спросил Клодий, бесцеремонно растягиваясь на ложе.

— О поцелуях, — отвечала Клодия, ничуть не смутившись.

— Тебе понравилось?

— Замечательные стихи! — отвечала девушка.

— Тогда послушаем соловьев в садах моей сестрицы, — предложил патриций-плебей.

О садах Клодии по Риму ходили слухи самые скандальные. Будто всякий, кто проберется туда, — а пускали многих и многих, — может делить ложе с красавицей-хозяйкой. Клодий доподлинно знал, что сама Клодия распускает эти сплетни по Риму, и они далеки от действительности. Но то, что ложе его старшей сестрицы редко пустовало и при жизни Метелла, и после смерти супруга, — было правдой.