Марианна Алферова - Соперник Цезаря

— Эй, квириты! — крикнул он. — Вы так полюбили Милона, что позабыли, кто дал вам бесплатный хлеб!

— А где он, твой хлеб? — тут же отозвались несколько голосов.

— С хлебом плохо, — забормотал какой-то старик с орлиным носом и впалыми щеками, норовя ухватить бывшего народного трибуна за руку. — Есть нечего. Модий [116] Модий — мера сыпучих тел, равен 8,75 литра. пшеницы выдали лишь в прошлом году. А нынче ничего не дают.

По манерам и осанке в старике с первого взгляда угадывался военный, и не из простолюдинов, но многолетняя нищета скрутила его и смяла.

Клодий остановился — идти вдруг стало некуда и незачем. Проход к рострам тут же закрылся. Сенатора окружили.

— Хозяин отпустил меня на свободу, — рассказывал тощий парень с длинными светлыми волосами, свисающими вдоль впалых щек. Его никто не слушал, но он продолжал говорить, бубнил за спиной, как номенклатор. — Заставляет работать и денег не платит — говорит, хлеб нынче бесплатный должен раздаваться. Я в списках, а ничего получить не могу. Что ж такое?

— Мне тоже хозяин не платит почти. Два асса в Календы дал, говорит, больше нет у него. Сам столовое серебро купил.

Было почти не разобрать слов — все говорили разом, каждый о своем. Только одно звучало отчетливо и на все лады: «Хлеб!» Если бы Помпей поддержал Клодия, никаких бы проблем с хлебом не было. Но Помпей припас это поручение для себя, решив, что добавит себе этим величия.

Клодий отстегнул от пояса кошелек и стал раздавать остатки армянских денег, плата за побег царевича Тиграна, — быстро же они улетели. Всем дай, дай…

Сенатор рассовывал по грязным, заскорузлым ладоням по два, по четыре асса. Счастливцам попадался целый денарий. Уж коли руки грязны — бедняки настоящие — нет у них пары квадрантов сходить в термы, помыться.

— Ты обещал эти деньги гладиаторам, если будут хорошо драться! — напомнил Зосим.

— Подумаешь, деньги! Еще найду! — беспечно откликнулся Клодий. — К тому же дерутся эти новички фекально.

Квинт Цицерон все еще стоял на рострах и что-то говорил, время от времени повышая изрядно охрипший голос. Его не слушали — все столпились вокруг Клодия. Его теребили, ему кричали наперебой.

— Я только что женился, жена ждет ребенка, — бормотал светловолосый.

Кто-то хватал Клодия за руку, кто-то — за плащ.

— А меня трижды вычеркивали из списка! — Лица кричащего Клодий не видел, сквозь толпу человек напрасно тянул к нему руку.

— Все — обман! Обманщик!

— Это Милон! Милон виноват!

Толпа все плотнее и плотнее обступала его. Уже не люди, и даже не тела, а некая студенистая тепловатая масса. Зыбь непрерывно шла по ней, и она вся дрожала — на холодном ветру, под начинавшимся дождем. Клодий не мог различить глаз, но чувствовал взгляд, упрекающий и молящий; не различал ртов, но слышал непрерывный ропот: «Хлеба!» Гладиаторов, что пришли с ним, оттеснили. Рядом был лишь Зосим. Из всей продажной толпы — один лишь верный Зосим. Ему почудилось, что он сжимает в руке вожжи, и кони рвутся, и в лицо пышет жаром. Фаэтон… Фаэтон! Почему ты не можешь удержать коней?

И тут толпа дрогнула и раскололась. Послышались вопли — истошные и совершенно нечеловеческие. Клодий поначалу не разобрал, что произошло. И лишь когда увидел посреди толпы Милона с мечом и подле него двух гладиаторов — Евдама и Биррию, знаменитых и страшных бойцов, понял, что противники не желают так просто сдаваться, и сейчас будет бой, куда злее прежней краткой стычки.

Те немногие, что еще были между гладиаторами и Клодием, порскнули в разные стороны. Один старик-ветеран замешкался. Он стоял на месте, не собираясь бежать, как, верно, стоял не раз и не два в когорте легиона, ожидая атаки. Старик погрозил Биррии кулаком.

Меч Биррии сверкнул, Клодий даже не различил удара — а ветеран закачался, сделал шаг, другой и стал валиться набок. Изо рта его, как из крана, полилась кровь.

Клодий и Зосим отступили, невольно смыкаясь плечами. Рядом оказался длинноволосый, в руках у него была короткая палка — прятал под плащом.

— Я тебя не оставлю, сиятельный, — пообещал длинноволосый Клодию и оскалился.

Биррия кинулся на Клодия, Евдам — на Зосима. Клодий схватился за рукоять меча и рванул клинок. Но недостаточно быстро. Биррия оказался молниеносен — его клинок резанул по пальцам. Рукоять Клодиева меча защитила, но не до конца, все равно острие повредило запястье. Клодий перекинул меч в левую руку и отступил почти вплотную к трибуне — ростры нависали над головой. Злобно скалились тараны кораблей — старинные, потерявшие раскраску под дождями, но все еще угрожающие. Биррия нападал, рассчитывая на легкую добычу. Чутье опытного бойца подсказывало гладиатору, что Клодий слабеет, и мощного удара ему не отбить. Время для атаки! Биррия сделал выпад и нанес прямой пронзающий удар. Это был его личный прием, отработанный годами: колющий удар; и если противник парировал (а это случалось далеко не всегда), гладиатор использовал силу отскока клинка и разил наискось, нанося удар такой силы, что никто и никогда не оставался в живых. Так было бы и в этот раз… если б… Да, если бы сенатор не держал меч в левой руке. Клодий подался назад и отбил удар влево, и годами отработанный прием сыграл с Биррией злую шутку: меч гладиатора рассек пустоту, и старый боец потерял равновесие. Клодий пнул противника в бок, затем рванулся к падающему гладиатору и ударил рукоятью в висок. Биррия растянулся на мостовой. А его место занял другой боец — такой же здоровый, но по-медвежьи неповоротливый.

Краем глаза Клодий заметил, что длинноволосый упал. А на помощь здоровяку, с которым дрался Клодий, подскочили сразу двое — чернявый коротышка и темнокожий атлет. Темнокожему Клодий пропорол бедро, но остались еще двое. Дело принимало дурной оборот. Квинт Цицерон застрял на рострах: он облокотился на узорную ограду трибуны, чтобы лучше видеть, как дерутся внизу, и время от времени кричал:

— Бей!

Лицо у Квинта было белое, он весь дрожал. Но не от страха — от наслаждения.

Тут подоспел Полибий: он наконец догадался выбраться из храма со своими подопечными. Полибий огрел здоровяка-гладиатора палкой по затылку, а чернявого подхватил под мышки и со всей силы приложил темечком к корабельному тарану.

Евдам, видя, что остался практически один, стал отступать, прокладывая себе дорогу среди новобранцев-гладиаторов. Новички благоразумно расступились, никто даже не пытался задержать отчаянного бойца.

Клодий наклонился над светловолосым. Лицо у того было залито кровью, но он дышал.

— Отнесите этого парня ко мне домой! — приказал Клодий гладиаторам. — Он славно сражался, пока вы прохлаждались. А ну-ка, Зосим, — усмехнулся он, — поднимемся на ростры и объясним квириту Квинту Цицерону, что ему пора заканчивать свою речь. Ты сам-то как?