Андрей Мартьянов - Мировой кризис

Кризис перерос из балканского в мировой.

Манифест от 31 июля вызвал у концессионеров предсказуемую реакцию — смесь шока и понимания. Это была настоящая бомба, Николай Николаевич не испугался и пошел до конца, хотя и ограничился довольно расплывчатыми формулировками, не назвав прямо истинного виновника начинающейся общеевропейской смуты.

— …Надвинувшаяся угроза бедствия всеобщей войны тяжкой скорбью преисполняет сердце наше, — вслух читал Барков, одновременно переводя на французский. — Благо российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная — его печаль.

От нестроений, возникших как в пределах Отечества нашего, так и у рубежей его, может явиться угроза целости и единству державы нашей… Так, где же главное-то? Вот, слушайте!.. С глубочайшей скорбью в сердце, извещаем народ наш о преступной измене, зародившейся среди дворян империи, сановников и людей военного звания; измене, поставившей Отечество на грань разорения и превеликих бедствий…

Сам Манифест был достаточно краток: несколько слов о «враждебных государству силах», направлявших заговорщиков из-за рубежа, прямое заявление о том, что вступление России в уже начавшуюся войну противоречит национальным интересам, отчего империя провозглашает полный нейтралитет и ответит военной силой только в случае нападения, и — самое главное, — пункт о «немедленном пресечении смуты», с наделением правительства чрезвычайными полномочиями.

Дата, собственноручная подпись, заверено министром двора.

Ниже публиковались соответствующие высочайшие повеления и доклад председателя комитета министров. А вот это уже было интересно донельзя. Интересно и жутковато.

Военное положение в обеих столицах, в Киеве, Варшаве, Одессе и еще четырнадцати крупнейших городах. Смещение нескольких генерал-губернаторов. В отдельных случаях вся полнота власти сосредотачивалась в руках «особо назначаемых представителей кабинета и лично его величества». Срок — до особого императорского указа.

Введение военно-полевых судов — действующих вне норм существующего уголовного законодательства и юрисдикции, на основе особого положения, при упрощенном до крайних пределов судопроизводстве и при отмене всяких гарантий нормально-законного течения процесса. Причастных к заговору будут судить военные.

Объявление вне закона нескольких политических партий, причастных к измене и финансируемых иностранцами. Приказ о немедленном аресте их лидеров.

Войска вправе применять силу при возникновении беспорядков.

Декреталия о временном замораживании цен на важнейшие продукты питания. Спекуляция и придерживание товара объявляются государственным преступлением (смотри военно-полевой суд).

И, наконец, постановление о высылке из пределов Российской империи некоторых иностранных подданных. Список прилагается: двести семь человек, из них сто шестнадцать британцев.

— Ну прямо робеспьеровские меры, — изумленно качая головой, говорил Алексей Григорьич. — Революционный террор, гильотина и проскрипция. Неслыханно! Неужто в России решили навести порядок железной рукой, вспомнили эпоху Петра Великого? Посмотрите извещения о новых назначениях — совершенно неизвестные имена! Допустим, кто таков генерал-майор Антон Иванович Деникин, я догадываюсь, во времена японской кампании он был начальником штаба Урало-Забайкальской дивизии, но сейчас вдруг высочайшим указом произведен в генерал-лейтенанты и из Киевского округа переведен в Генштаб… Одновременно: генерал Сухомлинов уволен и разжалован, генерал Куропаткин отставлен от военной службы, на его место назначен Поливанов. Что делается, господа!

— Вот они, прелести самодержавного правления, — иронично сказал Робер. — В нашей республике ничего подобного никогда быть не может! А вдруг пострадают невиновные? Суд без адвоката?

— Кажется, вы, мсье де Монброн, забыли только что поминавшегося Робеспьера и революционный трибунал, — парировал граф. — Здесь Россия, и политику кнута у нас понимают куда лучше, чем демократические увещевания… Будь у Николая Александровича хоть чуточку воли и решимости ныне царствующего дяди, глядишь, обошлись бы без поражения в войне с Японией и смуты девятьсот пятого года. А в условиях начавшейся войны диктатура совершенно необходима — подумать только, вполне могло статься так, что против Российской империи могли одновременно выступить и Германия, и Австро-Венгрия!

— Пишут, будто кайзер Вильгельм воспринял новость о нейтралитете России с удовлетворением, — Евангелина встряхнула газетные листы. — И Вильгельм благодарит своего августейшего брата Николая за своевременное предупреждение о сети заговорщиков, действующих такожде в пределах Германии. Против каковых приняты жесточайшие меры. Что же получается? Приорат начали громить по всей Европе?

— Не исключено… Но только не в Австрии, Британии и не во Франции, там позиции тайной организации слишком сильны. Они стремились к войне и они ее развязали с маниакальным упорством!

— Зачем?

— Для устранения континентальных конкурентов, ставших слишком сильными, — прямо сказал Барков. — Джералд, вы простите мне этот намек?

— Прощу, — поморщился лорд Вулси. — Никогда бы не подумал, что наше невинное увлечение кладоискательством выведет едва ли не на всемирный заговор, перед которым меркнут любые тамплиеры с розенкрейцерами. И оказалось, что «мистика» тут играет лишь второстепенную роль.

— Не скажите, — отозвался Ойген. — С истинной подоплекой происходящего мы знакомы только отчасти. Нельзя списывать со счетов такие силы, как дракона Фафнира или наследие Вёлунда. Тварная Вселенная — есть тесная взаимосвязь самых разных сил. Может быть сейчас нашими стараниями и разразилась война, но почему бы не подумать о противоположном: вдруг нынешний конфликт предотвратит нечто более страшное? В будущем?..

— Нам бы с настоящим разобраться, — озабоченно сказал Барков, — Не забудьте, Австро-Венгрия рядом и что взбредет в голову фельдмаршалу Конраду фон Гётцендорфу предугадать невозможно. Особенно учитывая отвод русских войск вглубь страны — граница остается не прикрытой серьезными силами. Полагаю, главную оборонительную линию собираются провести по Нижнему Днестру и Бугу.

— Хотите сказать, надо уносить ноги? — прямо спросил Тимоти.

— Да. В нашем положении это не трусость, а разумный расчет. Что смогут сделать два взвода поручика Львова против всей австрийской армии?

Спать легли рано, поскольку предстоял подъем затемно. Личные веши собраны и упакованы, палатки, инструменты и всякая мелочь вроде котлов и посуды остаются в наследство помещику Садофьеву.