Владилен Машковцев - Время красного дракона

— Аркаша, у нее же титечки еще не взбугрились. Она, как стручок бобовый. Шея — соломинкой. И ноги, как лучинки. Ха-ха!

— Я люблю Верочку. Я не могу без нее жить.

— Ну и женись, ежли она пойдет за тебя. Но у тебя же морда простоквашная! И ты бабник!

— Если она за меня не пойдет, я застрелюсь.

Верочка подошла к столу с шутливым реверансом:

— Я согласна, Аркадий Иванович. Я согласна стать вашей женой.

Порошин протрезвел чуточку, напрягся:

— Извини, Веронька. Мы опьянели, говорим глупости.

— Вы от меня отказываетесь, Аркадий Иванович? — озоровала девчонка.

— Я больше не пью, — встал из-за стола Порошин.

Вера помогла убрать матери со стола посуду, оставшуюся закуску, графин с горячительным напитком. Хозяйка пригласила Аркадия в дом:

— Темно на дворе, переходите в горницу. И гуляйте там, хоть до утра.

Мать была рада приезду сына — Антона. И каким он большим начальником стал! Фуражка из красного хрома, куртка из кожи, сапоги дорогие, портупея офицерская, при нагане и планшете. Она еще с утра обежала станицу, сообщая бабам:

— Мой сынок Антоша с ливольвером заряженным приехал. Приходите глянуть через плетень. Во двор к нам заходить без особого разрешения не можно. Усадьба наша под охраной инкеведы.

Порошин прошел с Антоном в горницу, на улице было темно, комары досаждали. Телегин ворчал, продолжая пить горилку:

— Хиляк московский. Зачем я тебя в гости привел? С тобой и не выпьешь по-казачьи.

Матушка Телегина присела за праздничный стол, налила себе чарочку и дочери, перекрестилась:

— Выпей, Веруня, не кажной день Антон навещает нас.

Порошин разглядывал висящую на стене рамку с фотокарточками. Казачий есаул с усами, рядом красавица, чернобровая молодайка.

— Инто муж мой, голова дома нашего, — объяснила матушка Телегина.

Порошину было известно, что есаул Телегин воевал сначала на стороне белых у Дутова, потом перешел к большевикам. В 1930 году он был мобилизован на лесозаготовки и там погиб. В списке неблагонадежных семья Телегиных не числилась. Под наблюдением были — Починские, Хорунжонкины, Харламовы, Добряковы, Ковалевы, Ермошкины, Сорокины. Теперь в опале Меркульевы и Коровины.

— Я выпью, если меня поддержит Аркадий Иванович, — подняла чарку Верочка. — За нашу с ним помолвку.

— Как бы свадьба што ли у вас? — спросила матушка.

— Да, мать, благослови их! — утвердил Антон.

Порошин присел на табурет рядом с Верочкой, выпил.

— Мы все шутим. А со мной что-то произошло. Я переступил какую-то колдовскую границу, попал в другой мир. Мне кажется, что меня спасет Вера, именно Вера!

— Верочка или Вера? — острил Антон.

— Я не Верочка, а Вера! — выпрямилась гордо сестренка Антона.

— Боже мой, будь Верой. Но за Веру люди идут на костер.

— Я согласен пойти за нее в огонь, — пьяно внешне, но трезво внутренне произнес Порошин.

Антон Телегин приказал матушке:

— Благослови их иконой!

— Не можно с иконой шутейничать, — поджала губы матушка Телегина.

— Мам, благослови нас, — встала на колени Верочка.

— Нет, потребно блюсти обычаи, не скоморошничай. Икона выше тебя, гостя, жениха, власти. Веселитесь в другой простокваше.

Фраза эта поразила Порошина, будто гвоздок в череп забили: «Веселитесь в другой простокваше». Не затрагивайте бога, священную высоту: кривляйтесь, смейтесь, завидуйте, суетитесь, возмущайтесь — в другой простокваше. Вот он — язык народа!

Неловкость возникшей ситуации разрядила Верочка. Она открыла сундук, вытащила из него деревянную куклу.

— Глядите, бабка Коровина мне подарила днись.

— Трубочист? — подлил себе самогонки Порошин.

Верочка поправила на кукле шляпу-цилиндр, начала вращать заводной ключ, поясняя:

— Куклу Гриша Коровин изладил. Он с ней цельный год возился. Кукла умеет ходить, вертит головой. У нее рот раскрывается. Глаза — как живые. Она может ударить тросточкой.

— Не она, а он! — ткнул пальцем в куклу Порошин.

Вера согласилась:

— Да, куклу зовут Трубочистом. Очень забавный Трубочист. Мне кажется, он умеет разговаривать. Вчера ночью он сам вылез из сундука, ходил по горнице, плакал.

Деревянный Трубочист при этих словах ожил, протянул руку к стакану с горилкой:

— Помянем Лену Коровину.

— Господи, прости душу ее грешную, — слезливо осенила себя крестным знамением матушка Телегина.

— Дура она, — отмахнулся Антон. — Зачем в огонь бросилась? Лучше бы столкнула туда какого-нибудь сексота.

В полночь, когда Антон упал и уснул, Порошин пошел домой, в хоромы Меркульевых. Он сам еле стоял на ногах.

— Спасибо этому дому, пойдем к другому.

— Я провожу вас, Аркадий Иванович, — накинула на плечики шаль Верочка.

Трубочист весело взмахнул тросточкой:

— Благословляю вас!

— Верочка, я очень пьян. Мне показалось, будто кукла что-то сказала. Впрочем, я слышал отчетливо.

— И я слышала.

Они шли по темной улочке, обнимались, целовались. И дальше — пропасть полного беспамятства. Проснулся Порошин с лучами утреннего солнца. Рядом с ним в постели лежала обнаженная девчонка. Она спала сладко-сладко, тихо посапывая. А по белому ее плечу и еще не оформленной по-женски груди струилась пушистая черная коса.

— Это же Вера Телегина! Что я натворил? — ужаснулся Порошин.

Она проснулась, застыдилась, натягивая на себя простыню. В окно постучали. Аркадий Иванович подошел к подоконнику с ощущением страха, отдернул занавеску. Там стоял с опухшим сердитым лицом Антон Телегин.

— Кто там? — спросила испуганно Вера, торопливо напяливая платье.

— Твой брат, Антон, — шепотом ответил Порошин.

— Я спрячусь, — полезла Верочка под кровать.

Антон Телегин вошел шумно, что-то пряча за пазухой. Он имел право убить Порошина. Может быть, прибежал с топором. Как все глупо получилось. Аркадий сел на табуретку, навалился грудью на стол, стукнулся лбом о какую-то книгу, закрыл глаза. Пусть рубит! А сестра его, Верка, красивая. И просто обнять ее, поцеловать — счастье.

— Ты чего? — пророкотал Антон. — Я тебе похмелиться принес.

— Я никогда не похмеляюсь, — поднял голову Порошин.

— Ну и зазря, будешь болеть.

Антон оглядел горницу, увидел шаль и туфли своей сестры.

— Вылазь, Верка.

— Не вылезу.

— Почему не вылезешь?

— Стыдно.

— Ладно уж, я не скажу матери.

— Все равно не вылезу.

— Ну и лежи там, дура.

* * *

На следующий день Порошин, Телегин, Бурдин и Матафонов поехали брать прокурора Соронина. Антон, выбрав момент, пробросил:

— Ты не согруби, Аркадий. Женись на Верке. А Фроська — ломоть отрезанный. Да и не жена она тебе была.

Порошин промолчал, но его молчание было ближе к согласию, а не к возражению. Матафонов суетился возбужденно: