Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

— Товарищ полковник, комбата-два ранило!

— Вот черт… Серьезно?

— Плечо разворотило. Снайпер похоже.

Полковник ругнулся:

— Черт, черт… Кто там из командиров в строю?

— Лейтенант Костяев.

— Костяев? Нормальный мужик. ВРИО командира батальона пусть побудет. Тащи его сюда.

— Есть!

…- Чего-то забегали туда-сюда. Вини, смотри! — сказал Еж, глядя в щели сарая.

— Точно, да. — Вини присел рядышком. — Кирьян Василич! Чего они бегают как будто их блохи покусали?

— Ежели в штабе бегают, значит, заварушка будет. Тебя там расстрелять, например…

— А меня? — хихикнул Еж.

— И тебя тоже.

— О, смотри, лейтенант тот усатый! В нашу сторону идет. И чувак какой-то толстый рядом…

— Дверь сарая противно заскрипела, открываясь:

— Вот, товарищ полковник, эти субчики.

— Вижу… Выходи строиться. Быстро.

Пятеро партизан вышли на улицу. Еж довольно потянулся:

— Эх, хорошо-то как…

Полковник изумленно посмотрел на него:

— Чего это хорошо?

— Воздух свежий, красота!

— Навозом только провоняло все, а так да свежий… Смирно!

Потом полковник прошелся вдоль короткой шеренги:

— Присягу никто не принимал?

— Никак нет, товарищ полковник! — ответил за всех Кирьян Василич.

— Понятно. Костяев, дай-ка бумажку… Тебя как зовут?

— Вини… В смысле, Винокуров Алексей Дмитриевич!

— Читай, Алексей Дмитриевич, вслух.

Вини взял лист:

— Я, Винокуров Алексей Дмитриевич, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и рабоче-крестьянскому правительству.

Я всегда готов по приказу рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-крестьянской Красной армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом.

Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.

— Молодец… Силантьев!

Адъютант неслышно вышел из-за спины, неся на вытянутых руках вчетверо сложенную красную ткань:

— Целуй!

Вини встал на колено и поцеловал знамя, пахнущее пылью, как будто его не разворачивали уже давно-давно.

— Распишись тут. А Теперь ты!

Андрей Ежов вышел из строя и тоже прочитал текст присяги вслух. На этот раз обошлось без швыркания носом и прочих Ежиных выходок. Осознал важность момента.

— Отлично, боец. А ты, старик, что стоишь?

Кирьян Васильевич аж оробел немного:

— Мне тоже можно?

— Нужно дед, нужно. Вся страна в строю, ты чем хуже?

Унтер кивнул как-то судорожно, а потом полез мелко дрожащими руками за пазуху. Вытащил оттуда тряпицу, развернул ее… И прицепил на грудь два Георгиевских креста.

— Ого! — с уважением сказа полковник. — Бывалый вояка?

— Так точно, ваше бла… товарищ полковник.

— Где? — кивнул тот на кресты:

— В великую войну немцев погонял маленько.

— Ну эта война тоже великая. И к тому, же отечественная. Звание-то какой имел?

— Унтер-офицер.

— Пока в рядовых походишь. А там видно будет. Принимай, унтер-офицер рабоче-крестьянскую присягу.

Когда дед читал текст и целовал знамя — в уголках глаз блестели слезинки. Но этого никто не заметил.

— А теперь, товарищи бойцы, поступаете в распоряжение командира второго батальона лейтенанта Костяева. — Полковник развернулся и пошел в избу.

— Подождите, товарищ полковник, а как же мы? — воскликнула Маринка — Мы-то куда?

Полковник развернулся, посмотрел на них:

— Куда, куда… В сарай обратно. Старший лейтенант приедет — разберется.

Рита подбежала к полковнику и вцепилась в рукав:

— Товарищ полковник, не оставляйте нас в сарае одних. Страшно же!

— Чего бояться, мышей что ли? Эвон, какой гигант мысли вас охраняет, — махнул он в сторону Сердюка.

А потом чуть подумал и сказал:

— В госпиталь шуруйте. Там лишние руки никогда не помешают.

Оружие им вернули. Выдали новое обмундирование. Новое, конечно, относительно — застиранное до белизны и штопанное не раз. Но, все же, лучше, чем те обноски, в которых были партизаны. Выдали еще и каски, лопатки, котелки, фляжки. Причем, Ежу досталась стеклянная фляжка, которую дед тут же отобрал, мотивируя, что Еж непременно ее сломает и отрежет себе, как минимум, палец.

Когда дошли до позиций роты стало уже смеркаться — солнце тихонечко садилось в мутную дымку.

Еж заметил, что дождь ночью будет.

— Оно и к лучшему, — кивнул дед.

— Почему?

— Похоже ночью в атаку пойдем. Сердцем чую.

Добравшись до второй линии окопов, нашли свою роту, где им тут же набили щедрой рукой повара полные котелки гречневой каши с мясом. И по буханке хлеба в руки.

Еж удивился:

— Куда мне столько, я ж маленький, много не ем.

— Сунь в мешок, пригодится. Да заверни во что-нибудь.

— Эй, боец, где газету можно взять? — дернул за штаны проходящего мимо бойца в телогрейке.

Тот остановился, внимательно посмотрел на Ежа и спросил:

— Кому боец, а кому сержант Прощин. Кто такой?

Еж вытер рот рукавом, встал и заорал во всю дурь:

— Боец Ежов по Вашему приказанию прибыл!

— Господи, ты чего орешь? Куда прибыл? По чьему приказанию? Я тебе ничего не приказывал!

— Сюда прибыл. Во второй батальон определили, первая рота.

— Взвод какой?

— Не знаем мы еще, товарищ сержант. Ротного вот ждем. Куда определит, — подал голос Кирьян Васильевич.

— Ко мне и определит. У меня от всего взвода двенадцать бойцов осталось. Ладно, кушайте.

— Погодите, товарищ сержант, а может быть будет газетка, а?

— Приспичило, что ли?

— Не… Хлеб завернуть.

— В тряпку заверни.

— Нету тряпки!

Сержант вздохнул и вытащил откуда-то из-за пазухи газету.

— На, старая уже. Пользуй, — и ушел по своим делам.