Владимир Моисеев - Букашко

— Как сосиска, проведшая последние пятнадцать минут своей жизни в кастрюльке на сильном огне.

— Я надеюсь на тебя.

— Все сделаю, как следует. Кстати, хочу поблагодарить вас от всей души, — познакомился благодаря нашему делу с потрясающим ученым. Никогда мне еще не приходилось сталкиваться с таким генератором идей. Да и человек он замечательный.

— О ком это ты?

— Но вы же сами сказали, чтобы я побеседовал с Максимовым, сумасшедшим, который в вашем списке значится под номером три. Только не сумасшедший он оказался. Я не понимаю одного, почему ученые в нашей стране могут познакомиться только в следственном изоляторе ОГПУ или по совместной работе в никчемных проектах, придуманных наверху?

— Об этом поговорим потом. Так что там с Максимовым? Его идеи могут быть использованы для оживления Иванова?

— Его идеи перевернут мир.

— А если вернуться к оживлению?

— Максимов утверждает, что окружающий нас мир совсем не такой, каким представляется современным ученым. Его решение проблемы оживления крайне просто — машина времени.

— Так, понятно. Займешься этим, когда вернешься из Берлина. И постарайся не терять связи с Максимовым. Чувствую, что нам он еще пригодится и ни раз.

— Надеюсь, моя поездка не займет много времени. Тем более, Максимов утверждает, что никакого времени нет.

Нил упорхнул, его отличнейшее настроение ни на секунду не омрачили дурные предчувствия. И это так естественно, перед ним была интересная исследовательская работа, а ожидание надвигающейся катастрофы осталось со мной. Если бы я не знал, что остановить катастрофу вполне в моих силах, пожалуй, у меня бы от страха затряслись колени. Я прислушался к своим ощущениям. Нет, колени не трясутся. Значит, еще поборемся.

* * *

Я достал свою монографию и попытался сосредоточиться. Максимов, по словам Нила, утверждал, что времени не существует. Что-то похожее явно прослеживается в представлениях диких муравьев о пространстве и времени. Если бы удалось сопоставить…

В углу моего кабинета что-то тихонько, но настойчиво, затрещало, появилось слабенькое свечение, потом вспыхнуло основательнее, я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, оказалось, что меня вновь посетил дух Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Человек ко всему привыкает, вот и я стал к появлениям призрака железного предводителя ВЧК относиться значительно легче, перестал делать из этого событие.

— Хвалю тебя, Григорий, умело ты все проделываешь, — заговорил материализовавшийся дух, когда немного попривык к свету.

— Если бы проводились соревнования по созданию иллюзии работы, у меня, я думаю, были бы неплохие шансы попасть в тройку призеров.

— А ничего другого от тебя и не требуется. Для оживления Ильича это самое главное — создавать впечатление бурной работы. А что еще? Даже и не знаю. — Он зашевелил губами и стал чуть прозрачней, чем обычно, нервы дали себя знать. — Неужели я что—то забыл? Как же так? Что же делать? Да нет, все в порядке. Волнуюсь я, Григорий, переживаю… Слишком много поставлено на карту. Нельзя допустить, чтобы мой план сорвался. Ильича нужно оживить! Иначе как же я с НИМ разделаюсь!

В этот момент я окончательно понял, почему согласился участвовать в этом идиотском проекте. Дзержинский постоянно твердит, что разделается с НИМ. Кого он имеет в виду неизвестно. Но уже одно то, что этот неизвестный — один из НИХ, оправдывает мое участие. Что это со мной? Боже мой, неужели ИМ удалось сделать меня кровожадным? Неужели карать и мстить — отныне самое привлекательное в жизни? Чушь…

— Послушай меня внимательно, Григорий, продолжай дурить им голову, делай вид, что занят научными исследованиями, сбивай со следа. А я уж не подкачаю. Оживим Ильича, обязательно оживим…

— Когда это произойдет?

— Пусть соберут вместе образцы мозга и обрызгают их лекарством для укрепления памяти Аксенова, и тогда все станет ясным. Для успеха дела необходимо, чтобы семь человек искренне поверили в его оживление. Обязательно семь…

Дух Дзержинского растаял, оставив меня в растерянности. Где же нам найти семь человек, поверивших в возможность оживления? И это в условиях небывалой конспирации. Сталин, Киров, товарищ А., Буденный, я, Аксенов и Нил. Вроде бы хватает…

* * *

Неожиданно я сообразил, что простое перечисление людей, ознакомленных с проблемой, еще ни о чем не говорит, успех оживления, если я правильно понял дух Дзержинского, зависит от того, насколько искренне они верят во второе пришествие вождя. А кто знает? Это ведь дело глубоко личное. Субъективное, так сказать…

Тоска так и не успела окончательно поработить свойственный мне оптимизм, потому что ко мне на огонек заглянул товарищ А… Он застенчиво улыбался, наверное, ему опять по долгу службы пришлось задуматься.

— Верите ли вы в то, что нам удастся оживить Ильича? — спросил я.

— Всегда! — с готовностью откликнулся товарищ А…

Он немного помялся и перешел к делу.

— Я, конечно, знаю, Григорий, что ты матом не ругаешься. И все-таки хочу у тебя спросить про одну вещь. Можно?

— Обязательно спросите.

— Ты не мог бы мне объяснить, что такое честь?

— Че-есть?

— Ну, когда это касается женщин, я понимаю. Но говорят, что это слово применяют и к мужчинам? Это правда?

— Действительно, для многих мужчин честь означает очень многое.

— Нет, ну, в самом деле, что это за штука такая?

— Я могу только высказать свое личное мнение. Если вас интересует строгое определение, обратитесь в Академию.

— Ты мне объясни по-простому. Без выкрутасов.

— Бесчестный человек — это то же самое, что и подлый. Можно сказать, что если у человека все в порядке с честью, то его никогда и никто, включая злейших врагов, не назовет подлецом. Как сохранить свою честь? Надо внимательно следить, чтобы к твоему имени не приставала грязь. Должны быть полностью исключены следующие проступки и нарушения морали: предательство, наветы, убийство беззащитных, сквернословие, обманы, нарушение слова, воровство, грабежи, непочтительное отношение к родителям и прочее в том же духе…

— А если ты бережешь свою честь, бережешь, а враг на тебя злобный поклеп возвел?

— В таких случаях было принято вызывать обидчика на дуэль. Подлец должен был кровью заплатить за свое черное дело.

— Но, черт побери, если я буду отстаивать свою честь на дуэли, в меня же тоже будут стрелять!

— Конечно.

— Какая глупость! Ты, Григорий, рассказал очень интересно. Но как же жить, если ничего нельзя? Ни тебе тактики, ни стратегии…

— Жить? По совести. Совесть — это такое свойство человеческого организма, заставляющее людей охранять свою честь.

— Ты еще и совесть сюда приплел! А слышал ли ты когда-нибудь о революционной целесообразности? Она, Григорий, все твои наивные разговоры перевешивает.