Владимир Моисеев - Букашко

Я не понимал, куда он клонит.

— Второй раз такое чувство я испытал прошлой осенью, когда ребята из ОГПУ окружили мою дачу и мне пришлось принять бой, благо, пукалок у меня на чердаке всегда с избытком. Два часа моя охрана героически, можно сказать, отражала попытки наших славных органов выполнить решение Политбюро. А я названивал Хозяину, чтобы сообщить ему, какая ошибка произошла. А сам знал — никакая это не ошибка. Просто на мое место героя гражданской войны решили выдвинуть другого человека — Букашку. И задрожали мои ноги, почувствовали, как разверзается подо мной бездна… А потом Хозяин дал отбой. Что, почему — никто не знал. А я выяснил — это ведь ты, Григорий, Букашку не поддержал, не оказал ему доверия. Крепко запомнил я этот случай и поклялся помочь тебе, если так жизнь сложится. Должник я твой. А долг, как известно, платежом красен. И сейчас, значит, момент настал.

Он смачно высморкался и пробежался по комнате взад-вперед.

— Пришел я, Григорий, тебе долг отдать. Моя теперь очередь настала спасителем поработать. Плохие дела. Твой болван, компаньон твой, прихватил человечка, состоящего на учете в следственном отделе, и скрылся в неизвестном направлении. Меня всегда удивляло, как это ты решился поддерживать с подчиненным столь доверительные отношения. А теперь приходится расхлебывать. Осторожностью ты пренебрег, а это в нашем деле недопустимо. Человечка твоего, когда поймают, конечно же, расстреляют. А тебя ждут грустные деньки. Я бы на твоем месте подхватил ноги в руки, пока не поздно, и рванул к финской границе… Беги, Григорий, пора!

Я ухмыльнулся.

Семен Михайлович пристально посмотрел на меня и объявил:

— Да ты, я смотрю, уже подстраховался! А ну-ка, рассказывай.

Пришлось мне наклониться к его уху и прошептать все, что я думаю по этому поводу.

— Нет, правда? — взвился Семен Михайлович. — Без балды? Ты это всерьез?

— Я за свои слова привык отвечать.

— Так это меняет дело. Оставайся, мой дорогой, в Кремле. Здесь тебе каждый будет рад. Ты же нашим любимцем станешь! Боже мой, радость-то какая! Я — что? Первый узнал?

— Да.

— Вот спасибо! Уважил старика! Спасибо.

— Пожалуйста.

— Запоминай. Официально будет объявлено, что побег совершил Григорий Леонтьевич Корольков. А ты отныне — Бельский Григорий Алексеевич. Понятно? Документы сейчас принесу. Естественно, что семья твоя репрессиям подвергаться не будет… Не беспокойся…

— У меня есть условие. Не вздумайте расстрелять Нила и Максимова, если поймаете, они мне нужны.

— Само собой. Поместим в шарашку, пусть трудятся.

Он на миг запнулся, потом радостно заржал:

— У нас все — трудящиеся!

* * *

Буденный сбегал к себе за документами и довольно быстро притащил их ко мне. Оказывается, они были приготовлены заранее. Большевики — люди предусмотрительные и умелые, когда речь заходит о заметании следов и конспирации.

Сболтнуть-то я сболтнул, но что последует за моим весьма оригинальным заявлением, я не знал. И размышлять по этому поводу не было времени, на носу было оживление.

В дверь легонько постучали.

— Входите, — крикнул я.

На пороге появился А.М. Горький. Я присвистнул.

— Можно войти, товарищ Бельский? — пробасил пролетарский писатель.

Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как Горький передвигается, — чувствовались в его походке основательность, цельность и устремленность. Не знаю, тренировался ли он специально, занимались ли с ним психологи, но на его передвижения стоило посмотреть. Даже далекие от литературы люди с первого взгляда безошибочно узнали бы в человеке, выступавшем столь величественно, живого классика литературы ХХ века.

— Получается, что я у вас первый посетитель, товарищ Бельский! И сразу по неприятному делу!

Горький уселся в кресло для посетителя и впервые взглянул мне в лицо. Узнал, надо полагать. Вздрогнул.

— Слушаю вас, Алексей Максимович.

— Как вы похожи на гражданина Королькова, — удивился он. — А я ведь пришел к вам как раз, чтобы поговорить о нем.

— Прошу вас.

— Мой долг — инженера человеческих душ, как справедливо определил мое предназначение товарищ Сталин, состоит в том, чтобы поправлять зарвавшихся попутчиков! Таким попутчиком был Корольков. Мы с ним никогда не могли прийти к единому мнению по поводу методов воспитания нашей молодежи. Он отказывался бороться с негативными явлениями, встречающимися в среде неокрепших организмов. Я ему говорил о том, что не до конца в этой среде преодолен рефлекс поедания пищи, а также интерес к особям противоположного пола. А он — пускай, говорит, дело молодое!

Горький прервался и внимательно всмотрелся в мое лицо. Неожиданно он вскочил и выскочил в коридор. Вернувшись, он вздохнул с облегчением.

— На вывеске написано — «Бельский», — сообщил он. — Вам когда-нибудь говорили, что вы очень похожи на Королькова? Если бы я не знал, что он сбежал с каким-то белогвардейцем, подумал бы, что — вы, это он.

Я не знал, что сказать. Поэтому наслаждался ситуацией молча.

— И еще мы спорили с ним о том, можно ли читать книжки, которые не были официально рекомендованы к прочтению. Он говорил, что это следует делать обязательно. А еще…

Алексей Максимович Горький достал аккуратно сложенный платок и, развернув его, вытер с многотрудного лба капельки пота.

— Жарко здесь у вас, — пробасил он. — А может быть, я волнуюсь? Почему я волнуюсь, если вы — Бельский, и сам не знаю.

Неожиданно в углу раздалось знакомое потрескивание. Привычно засветилось. Сейчас появится Дзержинский, понял я. И он появился.

— Пришло время, Григорий! Пришло!

Он развернулся к скрюченному от ужаса Горькому и спросил:

— А это кто?

— Это — Алексей Максимович Горький — наш знаменитый пролетарский писатель, — пояснил я.

— Верно, я его узнал, — проникновенно, как, наверное, ни раз говаривал на допросах в ЧК, произнес Дзержинский. — А теперь, гони его вон!

Но мое участие в изгнании Горького из кабинета не потребовалось. Тот бросился прочь сам, отрывисто выкрикивая через равные промежутки времени:

— Дзержинский!.. Дзержинский!..

— Моя ошибка, Григорий, — виновато проговорил дух железного Феликса. — Нельзя было материализоваться при посторонних. Но теперь это уже все равно. Час воскрешения Ленина пришел! Ты все сделал правильно. Наш успех предопределен!

— Что я должен делать теперь?

— А ничего. Сейчас за тобой зайдет товарищ А., отправляйся с ним, поприсутствуй для порядка. Посмотри, должно получиться интересно.

Его образ растаял. Я опять остался один.

* * *

Буквально через минуту пришел, как и было обещано, товарищ А., его лицо представляло собой маску ослепительно белого цвета. Таким бывает снег на высочайших горных вершинах, что объясняется удаленностью от промышленных объектов и, соответственно, низкой загрязненностью.