Владимир Булат - Лишь бы не было войны!

бутон розы, спрятанный за жесткими лепестками чащелистика. Кроме гаража и

толстостенной будки привратника, никаких хозяйственных построек я не заметил.

Полковник встретил нас на крыльце, он был в домашнем костюме и со слегка

подстриженными усами. В его внешности не было ничего особенно броского, это был

типичный прусский офицер, чьи предки сотни лет верхом и со шпагой в руке

расширяли германское жизненное пространство. То, что он летал на высоте Эвереста

и мог за считанные минуты превратить вражеский город в "мерзость запустения",

сути не меняло.

Он крепко пожал мне руку (у немцев не принято при встрече или расставании

целоваться), коротко спросил о дороге, о формальностях при пересечении границы,

и спросил еще, сколь популярно в России баварское пиво.

Столь же сбивчиво отвечая на вопросы, я старался и обстановку рассмотреть, и

виду не подать, что я здесь впервые. Первый этаж был гостевой. Здесь

располагались прихожая, гостиная, библиотека, маленькая столовая и комната с

роялем, ибо, как вы помните, полковник и дня не мог прожить, не исполнив для

себя лично или для случайных слушателей пару этюдов Шумана. В гостиничной между

двумя маятниковыми часами висели три больших портрета: Гитлер, Геринг и Курт

Вальдхайм, а на стене напротив — большая картина в бронзовой раме "Взятие

Варшавы".

Мама показала мне мою комнату — в одной из готических мансард на третьем этаже,

куда можно было попасть из большой телевизионной гостиной на втором, домашнем

этаже но контрфорсной галерее, заканчивающейся винтовой лестницей. Тут я,

сославшись на дорожную усталость, отпросился подремать. К трем часам я должен

был спуститься в гостиную на званный ужин.

Итак, в десять часов утра по среднеевропейскому времени я оказался в небольшой

комнатушке с двумя раскладывающимися креслами, комодом, этажеркой для книг

(здесь лежала кипа журналов "Бергланд") и миниатюрным телевизором. Последний я и

включил, уютно устроившись в одном из кресел. По первой программе шла

образовательная программа об Африке, по второй — черно-белый фильм о Шиллере, по

берлинскому внутригородскому каналу — пропагандистская передача об Америке:

"Америка, — спокойным голосом пояснил диктор. — Негры и евреи. Наркоманы и

гангстеры. Вредная расовая политика и музыка, выродившаяся в негритянскую

тамтамщину. Небывало высокое самомнение и крайне низкий общий умственный

уровень. Только шесть процентов американцев могут показать на карте Германию, но

даже США могут показать всего шестьдесят процентов. Американское мировоззрение

ориентировано на постоянное и беспричинное веселье — оптимизм, благодаря чему

большинство американцев всю жизнь проводит в состоянии добродушного идиотизма.

Американское, если так можно выразиться, искусство всегда паразитировало на

худших образцах европейского искусства. Оно не способно создать ничего нового, и

лишь обезьяньи копирует наши сюжеты. Искусство в США никогда не было тем, чем

оно было испокон веков в Европе — высшим этажом культуры. Оно было ее подвалом.

Подавляющее большинство американцев способно воспринимать только развлекательные

передачи. Американская кинематография оболванивает зрителя и апеллирует к

"свободе выбора", но этой хваленной свободы не существует, потому что все

основные средства массовой информации, киностудии и издательства находятся под

контролем еврейской кагалы и пропагандируют чуждые белому человеку эстетические,

этические и нравственные нормы. В веймарской Германии, по выражению нашего

величайшего фюрера Адольфа Гитлера, существовала лишь ротационная синагога. В

Америке рука об руку с ней идут телевизионная и компьютерная синагоги. Хотя еще

ни один американский президент открыто не заявил о своем еврейском

происхождении, он, как и вся страна, обязан отмечать все еврейские праздники.

Белый человек и истинный ариец, аристократ президент Джон Кеннеди первым восстал

против этой порочной практики и был хладнокровно убит еврейскими террористами

тридцать три года назад.

Но борьба за белую, мужественную, арийскую культуру, против негроидной,

педерастической, иудейской псевдокультуры на американских просторах не окончена.

Честные американцы арийского происхождения, среди которых Френк Коллин, Роберт

Депыо, Ричард Батлер и Патрик Бьюкенен, ведут тотальную борьбу против еврейских

выродков. Среди последних акций американских национал-социалистов — семидневная

символическая блокада Голливуда. Поводом к этой акции протеста явилась порочная

практика этого жидовского кодла, в котором белокурые и прекрасные арийские

киноартистки вынуждены сожительствовать с режиссерами-евреями — педерастами и

наркоманами. Американская национал-социалистическая партия белых людей,

выдвинувшая Патрика Бьюкенена кандидатом на пост президента США, призывает всех

честных американцев к бойкоту голливудского ширпотреба, ко всемерной пропаганде

высоких образцов германского искусства и искусства других народов Европы…"

Я и не заметил, как задремал. Когда я проснулся, телевизор уже автоматически

отключился (он реагировал на особые "сонные флюиды", испускаемые человеком во

сне), а напротив меня в кресле сидел молодой человек приблизительно одних со

мной лет в эсэсовском мундире со знаками отличия старшего курсанта академии

танковых войск, читающий журнал. Это и был Харальд. Я сразу же узнал его по

фотографиям, которые Вальдемар показывал мне ещё в Пет… в Ленинграде. Он

кивнул мне и спросил:

— Что это у вас в России за такая мода?

Его взгляд указывал на мои штаны, то есть джинсы. Он заметил то, что не заметили

ни мы в Ленинграде, ни мама в Берлине — штаны из джинсовой ткани, надетые на мне

в день моего перенесения в этот мир, которые я совсем забыл сменить, а ведь в

моем распоряжении был весь гардероб моего двойника. Так глупо попасться мог

только какой-нибудь космополит без малейшего представления о национальных

костюмах, но уж никак не я — философ истории!

— Да вот, купил по дешевке. Стипендией нас не балуют. Вам стипендия, я забыл,

полагается?

— Да, старшим курсантам платят по двести десять марок в месяц, а я получаю

стипендию фюрера — триста сорок.

(Одна марка равнялась двум рублям или трем с половиной долларам).

— Нас так не финансируют. У нас ленинская стипендия по вашему курсу — пятьдесят

марок.

— Ты все же переоденься. У нас американщина считается дурным тоном, да и

вообще… не соответствует высокой арийской морали.