Андрей Бондаренко - Звонкий ветер странствий

– Я тоже с удовольствием сходила бы с вами на этот суд. Интересно, всё же! Опять-таки, этот противный наглец представился славным именем моего благородного супруга. Ну, надо же, совсем совесть потерял, морда пиратская! Я его голыми руками придушила бы… Но не получится, высокородные господа, составить вам компанию. Боюсь детей оставлять – на попечение Лукерьи. Не усмотреть ей за ними, точно вам говорю! Молода больно, несерьёзна, нерасторопна. Да и голова у неё сейчас плотно забита всякими глупостями… Тут за ней один местный мужичёк стал ухлёстывать, жёлтые розы дарить. Хотя, откуда здесь – местные? Индейцев, понятное дело, не считая.… А Лушкин ухажёр, он из болгар, кажется, будет. Или – из словенов? Не помню точно, но по-русски немного говорит… Он здесь уже пять с половиной лет, золото моет в Кордильерах. Ничего такой из себя, симпатичный, кудрявый, улыбчивый. Как бы нам с княгиней Александрой не остаться без горничной …

Жители Сан-Анхелино – кто поодиночке, кто небольшими пёстрыми группами – неторопливо стягивались к центральной площади города, что располагалась неподалёку от величественного католического собора. Егор и Людвиг, стараясь не привлекать к себе нездорового внимания, влились в общий поток. Шли себе неторопливо по узким и извилистым улочкам городка, время от времени ловко уворачиваясь от помоев, по-простому выплескиваемых из широко-распахнутых окон.

Центральная площадь была идеально круглой и очень просторной, по её периферии разместились любопытствующие народные массы, а в центре красовался судейский помост, грубо сколоченный из неровных пальмовых досок. Рядом с помостом находилась тесная железная клетка с подсудимым, чуть дальше – высокий деревянный столб, несколько вязанок сухих дров, массивная плаха – с воткнутым в неё топором самого зверского вида и солидная новёхонькая виселица.

– Очень трудная задача стоит перед Высоким судом, – чуть слышно усмехнулся Людвиг. – Повесить подсудимого? А, может, голову ему, мерзавцу, отрубить? Или же – сжечь его безжалостно?

Человек в клетке выглядел откровенно жалко – наполовину обгоревшая седенькая (а совсем и не чёрная!) бородёнка, испуганные, постоянно бегающие узкие глаза, робкая беззубая улыбка…

«Крепка, всё же, рука у нашей Александры Ивановны!», – восхищённо отметил внутренний голос. – «Ох, и крепка!».

– Это, действительно, Эдвард Теч, знаменитый пиратский предводитель! – угрюмо объявил Лаудруп. – Постарел только немного, гадина злая. Но огонёк в глазах временами мелькает всё тот же – волчий…

Наконец, под восторженное и радостное уханье толпы, на помост стали подниматься и рассаживаться по местам судейские.

По центру помоста в дубовом кресле вольготно расположился некто – в бесформенном и морщинистом черном балахоне. Лицо неизвестного человека скрывалось под капюшоном, наброшенным на голову. Были видны только руки – большие, чёрные, но с бело-розовыми ладонями. Ладони нервно обнимали, постоянно двигаясь туда-сюда, массивный черный посох, в навершии которого была искусно вырезана голова пуделя.

– Это же – губернатор Сезар? – неуверенно спросил Егор.

– Наверное, он. Кто же ещё? – также неуверенно ответил-спросил Лаудруп.

«А я, вот, никак не пойму – причём здесь голова пуделя, а? – неслышно подал реплику внутренний голос.

Справа от Главного на краюшек стула с высокой резной спинкой осторожно присела тоненькая женщина, облачённая в тёмно-синий плащ, капюшон которого был наброшен на голову только наполовину. Очень светлые, чуть волнистые волосы, красивое, тонкое лицо, огромные, чудные, сине-васильковые глаза…

«До чего же печальные глаза! До чего же – печальные, Боги мои!», – растроганно восхитился сентиментальный внутренний голос и тут же смущённо забормотал: – «Елы-палы, это же наша Сашенция… Надо же, не узнал! Просто, у неё никогда ещё не было таких бесконечно-печальных глаз. Бесконечно-печальных…

А слева от Председателя суда на низенькой скамеечке неуклюже пристроился человек-обрубок: лохматая голова с единственным глазом и коротко обрубленным носом, плечи, тоненькие культи рук – до локтя, впалая грудь, живот, дальше – вместо ног – грубая деревянная доска.

– Это Рауль Домингес, несчастный капитан знаменитого галеона «Эльдорадо», – шепнул Людвиг. – Лет пятнадцать назад его Чёрная Борода лично резал на мелкие кусочки – выпытывал маршруты испанских королевских галеонов, перевозящих золото и серебро из южно-американских рудников. Потом бедного Рауля Медзоморт-паша подобрал на каком-то крошечном карибском острове, выходил, сюда привёз…

– Начнем заседание! – разнёсся над площадью могучий бас Главного (Егор так и не был уверен до конца, что под чёрным балахоном скрывается дон Сезар, да и голос был каким-то очень, уж, важным, торжественным и пафосным). – Уважаемый мастер Чернильная Душа, как полномочный прокурор вольного и свободного города Сан-Анхелино, огласите, пожалуйста, обвинения!

На помост медленно поднялся высокий и костистый человек в кудрявом рыжем парике (большая редкость для свободолюбивого и безалаберного Сан-Анхелино, особенно учитывая жаркий тропический климат), с несколькими толстыми пергаментными свитками под мышкой.

– Настоящего имени этого англичанина (а может, шотландца или ирландца?) никто точно не знает, – тихонько поведал датчанин. – Около двадцати лет он уже живёт в Сан-Анхелино, старательно пишет историю Карибского моря и его островов…

– Я, Чернильная Душа, полномочный прокурор вольного и свободного города Сан-Анхелино, – прокурорский голос дрожал от нешуточного волнения, – обвиняю этого страшного человека в следующих преступлениях…, – он сделал короткую паузу, разворачивая один из пергаментных свитков (остальные свитки он запихал за обшлаг рукава камзола), и приступил к оглашению перечня…

Чернильная Душа безостановочно, в полной тишине, зачитал – один за другим – все пергаменты, бросая уже прочитанные прямо на помост, себе под ноги. На это у него ушло почти два с половиной часа.

Егор внимательно слушал, ощущая, как его душа покрывается уродливой ледяной коркой, а волосы на голове начинают неприятно шевелиться. Сотни кораблей, разграбленных и пущенных на морское дно, тысячи застреленных и повешенных моряков, зверски изнасилованные женщины, дети, проданные на невольничьи рынки барбаресок, замученные до смерти узники, за которых друзья и родственники не торопились выплатить назначенный выкуп…

«Зверство сплошное, скотство уродливое, мать их всех!», – так и кипел от негодования человеколюбивый и обожающий справедливость внутренний голос. – «А эти мастера художественного слова – из будущих веков – они-то куда смотрели? По их утверждениям, книгам и фильмам получается, что и среди пиратов частенько встречались люди благородные, не чуждые доброты и милосердия… Ложь голимая и наглая!».