Андрей Бондаренко - Звонкий ветер странствий

– Саша, мы тут с Гертрудой – совершенно случайно – обнаружили просто замечательный постоялый двор! Там такие комнаты, просто мечта! Некоторые, даже, с настоящими европейскими каминами…

– Красивые и удобные комнаты! – поддержала любимую маму Катенька, на плече которой преспокойно восседал камышовый котёнок Аркаша.

– Мы там уже сняли несколько отдельных номеров, – нежно улыбнувшись дочери, продолжила рассказ Санька. – В одном разместятся Петенька и Томас, в другом девочки – под надзором Лукерьи (слава Богу, что она не вышла замуж за этого подозрительного болгарина из Сан-Анхелино!), рядом находится комната Людвига и Герды, а мы с тобой, господин командор, будем жить, – многообещающе покраснела, – в мансарде, под самой крышей…

Хозяйка постоялого двора – низенькая и полная старушка с добрыми глазами двухсотлетней черепахи Тартиллы – оказалась на редкость неразговорчивой. Пожелав всем доброй и спокойной ночи, она выдала ключи, после чего с комфортом устроилась в старинном кресле-качалке и через полторы минуты благостно и умиротворённо захрапела.

Когда накормленные и уставшие за день дети, наконец, уснули, Егор и Санька, попрощавшись с четой Лаудрупов, поднялись к себе в мансарду.

Их гостиничный номер оказался на редкость удобным и уютным – метров сорок пять квадратных, тёмная антикварная мебель, деревянный некрашеный пол из досок местной акации, а на кровати обнаружилось самое настоящее постельное бельё. Правда, роль подушек играли тщательно свёрнутые в рулоны шкуры горных лам, завёрнутые в белую холстину.

Только, вот, заснуть долго не удавалось – по черепичной крыше что-то громко шуршало и звенело, а по стеклу крохотного окна усердно скреблись острыми коготками невидимые слуги чёрной аргентинской ночи…

Впрочем, Саньку эти странные звуки только веселили и нешуточно возбуждали.

– Саша, мне страшно! – притворно испуганно и – одновременно – призывно шептала жена до самого утра. – Обними меня скорей! Ну, крепче! Ещё – крепче…

Несмотря на бурно проведённую ночь, они проснулись рано – часа через полтора после восхода солнца. Егор принялся приводить в порядок и тщательно застилать кровать, приведённую за ночь в нечто весьма неприличное, а Санька, минуту-другую повозившись с хитрыми запорами, широко распахнула окно.

Через несколько секунд помещение номера наполнилось свежим, звенящим до хрустальной чистоты воздухом.

– Чем же это так пахнет? – никак не могла понять Санька. – Чуть-чуть горчинкой, а ещё – колодезной водой… Или – родниковой? – выглянула из окна и удивлённо охнула: – Саша, иди скорей сюда! Здесь – настоящее чудо… Теперь-то я точно знаю, кто это всю ночь напролёт пугал меня мерзким скрежетом и царапаньем…

Егор, нежно и бережно оттеснив жену от узкого окна, осторожно высунулся наружу. Лёгкий утренний ветерок кружил в прозрачном воздухе – по самым невероятным траекториям – миллионы жёлто-бурых и лимонных листьев, опавших с платанов. Разноцветные листья были везде и всюду, казалось, что всё пространство за окном – безо всякого остатка – заполнено ими…

Завтрак был созвучен этой хрустальной осенней свежести – белый, удивительно мягкий пшеничный хлеб, жёлтое густое масло, свежайший козий сыр, варёные куриные яйца, тонко нарезанные ломтики сырокопчёного бекона, крупные куски варёной говядины, сочные светло-зелёные груши, мелкие краснобокие яблоки…

А кофе, поданный сонной хозяйкой в самом конце трапезы, был просто великолепен – ароматный, пахучий, с лёгкой и приятной горчинкой.

«Похоже, что лёгкая горчинка – отличительная черта всей этой страны, которую через многие годы официально назовут Аргентиной…», – высказал очередную философскую сентенцию заумный внутренний голос.

– Отличный кофе! Великолепная страна! Мне здесь, определённо, нравится! – взволнованно заявила Гертруда Лаудруп, с нескрываемым обожанием поглядывая на Людвига.

В столовую вошёл шкипер Тихий и взволнованно доложил:

– Господин командор! Мне рассказали, что всего неделю назад у крайнего причала, где сейчас пришвартована «Кристина», стоял голландский фрегат. Да, тот самый, с русским офицером на борту. Называется – «Зейдерзее». Что это всё значит, Александр Данилович?

Егор только недовольно передёрнул плечами, мол, сам бы многое отдал – за решение этой головоломки.

После завтрака компания распалась. Первые два дня – после прибытия на эту стоянку – были объявлены Егором выходными, поэтому мнения, как эти дни провести, предсказуемо разделились. После недолгих, но жарких споров решили так – Людвиг и Герда, прихватив с собой всех детей и наняв необходимое количество конных экипажей, отправляются в Буэнос-Айрес на обзорную экскурсию, а супруги Меньшиковы, которых неудержимо тянуло ко сну, остаются в порту и развлекаются на свой вкус.

Оставшись одни, Егор и Санька поспали часа два с половиной (по-честному поспали, почти не отвлекаясь на всякие глупости), после чего оделись потеплей и отправились на прогулку, прихватив с собой – чисто на всякий случай – по надёжному двуствольному пистолету. В качестве верхней одежды они – вместо традиционного мужского камзола и утеплённой дамской накидки – использовали узорчатые, разноцветные и очень широкие пончо [21], купленные ещё вчера хозяйственной Сашенцией, поэтому пистолеты были надёжно скрыты от посторонних глаз.

Это потом уже выяснилось, что на благословенных берегах Ла-Платы пистолет является совершенно обычной деталью – как мужского, так и женского – туалета. А все благонравные дамы считали для себя верхом неприличия – идти на свидание с любимым мужчиной без крохотной испанской навахи [22], укрепленной за подвязкой шёлкового ажурного чулка…

По извилистой просёлочной дороге они прошли порядка двухсот пятидесяти метров и сразу же оказались в пампе. Это испаноговорящий Фролка Иванов объяснил на днях, что именно словом «пампа» называются эти бескрайние южноамериканские равнины.

– И совсем не похоже на нашу степь! – чуть разочарованно объявила Санька, которая вместе с русской армией побывала в славном Азовском походе и степных пейзажей насмотрелась вволю. – Русская степь, она почти ровная, только курганы местами возвышаются над ней. Осенью она блёклая, всевозможных оттенков желтизны, сильно-пахнущая полынью. А здесь – холмы, холмики, овраги, овражки, непонятный колючий кустарник, высоченные заросли чертополоха… Опавшие разноцветные листья летают повсюду. Пахнет как-то не так, незнакомо и тревожно…

Светло-светло-жёлтое солнышко слегка прогрело окружающий воздух, вокруг стало достаточно уютно и комфортно – полное безветренно, голубые безграничные дали, подёрнутые лёгкой светлой дымкой, звонкие песенки неизвестных птиц над головой…