Александр Маркьянов - Сожженные мосты. Часть 3

Но есть и диктатуры другого типа, где власть диктатора ничем не ограничена только формально. На самом деле она ограничена, ограничена волей тех, кто от имени государства творит насилие: прежде всего это среднее и частично высшее офицерство. Диктатор является не самостоятельным субъектом политического строя, довлеющим над волей всей страны — но всего лишь ставленником и выразителем интересов этой группы лиц, часто действующим согласованно и с учетом интересов крупного купечества, или по крайней мере — его части. В этом случае — диктатор может только частично контролировать насилие, творимое в стране этой узкой социальной прослойкой, более того — он сам зависим от этой прослойки, и в отличие от первого случая не волен над ее жизнью и смертью. Если офицеры и жандармы почувствуют угрозу себе и своему положению — они моментально составят заговор и свергнут диктатора, чтобы поставить другого, который лучше может выразить их волю. Такое государство — это власть вооруженного меньшинства над большинством. И именно таким государством оказалась Персия, я понял это именно сейчас, по словам и действиям жандармского офицера. Он не испытывал особого страха перед верховной властью, перед Шахиншахом, и сколько бы врагов не казнил Шахиншах в прошлом — это не изменило сути власти в стране. Этот человек чувствует за собой касту, касту жандармов, которые жизненно важны для выживания режима, и которым режим — в целом — не может сделать ничего.

Может, я, конечно и ошибаюсь — в конце концов это захолустье, окраина страны, и власть царящего в Тегеране страха докатывается сюда только слабыми порывами леденящего ветерка. Но, скорее всего — это так.

Шлем с горе-мотоциклиста уже сняли. Поразило лицо террориста — спокойное и… с улыбкой, да, да — именно с улыбкой. Это был совсем пацан, лет пятнадцати или шестнадцати, упорно пытающийся вырастить на подбородке что-то, достойное внимания, как и многие здесь, числящие себя правоверными.

— Кто это?

— Это белудж — ответил жандарм — очередной проклятый белудж. Воистину светлейший слишком добр к этому крысиному племени, следует уничтожить всех белуджей до единого, и наступит спокойствие.

— Почему он пошел на это?

Жандарм повернулся кол мне, оторвавшись от разглядывания трупа.

— Вы и в самом деле не так хорошо знаете нашу страну, сударь. Белуджи — это крысы, они постоянно злоумышляют против властей, убивают солдат и полицейских. Здесь ведется добыча природного газа, и нет месяца, когда они что-нибудь не подожгли бы или не взорвали. Они убили солдата и гражданского и ранили еще одного солдата и нескольких гражданских, я и рад, что жизненный путь этого крысеныша прервался здесь и сейчас. Мы закопаем его вместе со свиньей, чтобы неповадно было остальным. Я дам вам в провожатые машину и двоих полицейских сударь, они проводят вас до границы остана. Здесь вам и в самом деле нельзя находиться…

Пистолет, отобранный у меня, так мне и не вернули. Просто проводили под конвоем из города…

Так в результате этой глупой истории на улице Захедана я лишился единственного оружия, которое у меня было в Персии. Хотя — если бы даже и не лишился — вряд ли бы оно мне чем-то помогло в будущем.

Уже на дороге на Керман (полицейские сопровождали меня до границы города Захедан, а потом отстали) я услышал, как звонит телефон. Отправляясь в поездку, я дал наказ не беспокоить меня кроме как по экстренным случаям — но мало ли что могло случиться.

А вот номер то и не определен…

— Слушаю! — сказал я, совершив тем самым правонарушение: нельзя было разговаривать по телефону и одновременно вести машину.

— Доброго здоровья, поросенок!

Сначала подумал, что звонит Володька Голицын… через секунду сообразил — кто.

— Здоровья и тебе.

— Я могу воспользоваться твоим гостеприимством?

— То есть? Ты направляешься в…

— В Одессу. Ближайшие пару дней я проведу в Одессе.

— Мой дом — твой дом, так всегда будет.

Воронцовский дворец. Сколько же я там не был… шесть… нет, больше. Сколько же я там не был…

— Я бы желал видеть и тебя здесь. Перекинемся картишками, вспомним старые времена.

Еще с детства мы, тогда еще юнкера и гардемарины выработали свой, особый язык общения. Перекинуться в картишки — есть серьезная тема для обсуждения, вспомним старые времена — нечто срочное, не терпящее никакого отлагательства.

— Я вышлю самолет.

Я бросил взгляд на часы.

— Часа через четыре я буду в Тегеране.

— Хорошо. Самолет особой авиаэскадрильи, посадка в Мехрабаде. Удачи.

— И тебе.

Басра… Восточный Санкт Петербург… [59] В нашем мире ее называют восточной Венецией, но в этом мире — по понятным причинам ее сравнивают с Санкт-Петербургом.

Князь Владимир Голицын поехал сюда по одной простой причине — он знал, что город этот, который он любил и который не раз навещал — он увидит в последний раз.

С самого начала, еще только ввязываясь во все это — он не знал, не осознавал суть происходящего и думал, что это обычный заговор арабов, направленный на построение независимого арабского государства в тех или иных границах, возможно при поддержке извне. Какое-то время он подозревал и заговор евреев — те давно грезили о собственном государстве там, где оно у них было две тысячи лет назад — подозревал, пока не встретился с Руфью, не узнал еврейских «террористов» поближе. Но он никак не ожидал встретить то, что встретил.

Любое государство — что маленькое, что большое — всегда держится на некоторых основополагающих идеях и понятиях, позволяющих каждому конкретному гражданину или подданному в каждый конкретный момент ответить — для чего существует это государство, для чего они живут все вместе, а не по раздельности. Это очень важно — чтобы в государстве было нечто такое, что объединяло бы всех. Вопреки расхожим представлениям Российская Империя — как и Британское Содружество наций не были «тюрьмой народов, объединенных штыком солдата, нагайкой казака, да веревкой палача» — ибо миллиард человек невозможно удержать вместе, в едином государстве ни веревкой, ни штыком, ни нагайкой — если они сами не хотят этого. Штыком и нагайкой держалась Священная Римская Империя Германской нации — и то, в шестидесятых-семидесятых годах уже появилось на свет первое поколение, считающее для себя нормальным жить в единой стране, а не порознь. Так и в России — все жили вместе, потому что это было просто — нормально.

Одной из скреп, держащих вместе единое государство — в любом государстве является элита, или аристократия. От элиты, составляющей по численности от пяти до десяти процентов от общей численности населения страны зависит очень многое, ибо никакое общество не может жить без лидера, и даже никакое стадо не может идти вперед без вожака. Элита еще больше, чем все общество нуждается в единстве, и как единение двух государств или народов начинается с единения элит — так и раскол начинается с раскола в элитах. Государство не может существовать единым целым, если элиты по тем или иным причинам решили разрушить его и растащить куски. Раскол в элите — это самое страшное, это преддверие беды.