Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова

Параллельно он увлёкся чтением "старых философов" – благо возможности институтской библиотеки к этому располагали. Алексея неприятно поразил Гегель с его явно оппортунистической максимой "всё разумное – действительно, всё действительное – разумно". От Гегеля несло душком тоталитаризма. Локк и Гоббс отвратили Алексея как явные радетели социального расизма и предтечи социал-дарвинизма. А Кант с его категорическим императивом, практически требовавшим соблюдения высоких моральных норм, привлёк к себе. Ещё более привлёк Алексея дуализм Канта. По Канту получалось, что ни материя, ни дух (по-современному – информация) – не являются первичными или вторичными; лишь взаимодействие обоих начал даёт жизнь во вселенной. Так понял Канта Алексей.

Разбираясь в подлинниках книг Канта, Алексей твёрдо установил факт: слепо доверять переводам нельзя! Например, в корне неверна, не соответствует воззрениям Канта концепция о "вещи в себе". Не писал такого Иммануил! Он говорил нечто совсем иное: вещь сама по себе, "вещь для себя" – это нечто иное, чем та же вещь в нашем восприятии, "вещь для нас". Кем нужно быть в интеллектуальном плане, чтобы оспаривать эту простую истину?! Читая Канта, он задумался над отповедью, полученной в перерыве одной из лекций от доцента, читавшего курс "диамата". Вопрос он лектору задал, как ему казалось, безобидный. Он просил всего лишь объяснить: как материя может существовать в форме вещества и в форме поля, которое веществом не является? Ведь materia в переводе с латинского и есть "вещество"! Значит поле – это нечто иное: и не вещество, и не дух, а что-то третье?

Латинский язык Алексей знал неплохо и согласиться с отповедью доцента не мог Во всяком случае, как выяснилось из разговоров с бывшими школьными товарищами, в "меде" латинский язык преподавали лучше, чем в "педе" или на юрфаке в университете. Но и с препода­вательницей латинского языка Алексею тоже очень повезло: она великолепно знала не только латынь, а была ещё и официальной переводчицей большинства опубликованных произведений Сименона. Иногда этим пользовались некоторые студенты, любители комиссара Мегрэ.

Алексей пошёл на кафедру иностранных языков, нашёл свою бывшую преподавательницу и попытался "провентилировать" вопрос о материи и веществе. Он сразу понял, что подтекст его вопроса не остался тайной, но получил полный, пожалуй, исчерпывающий ответ, который лишь укрепил Алексея в подозрениях о неладах в официальной философии, преподаваемой студентам.

Для себя Алексей уже в шестидесятые годы вывел такую картину мироздания: существуют три начала – информация, материя (вещество) и поле (не вещество); при этом поле связует информацию (дух, идею) с материей (веществом); и если информация обусловливает форму (формы) материи, то вещество обеспечивает сохранение (пополнение, развитие) информации (идеи, духа).

Все эти три начала взаимосвязаны и по отдельности не существуют. Как известно: "Энергия не появляется и не исчезает, а лишь переходит из одного вида в другой". Этот принцип должен касаться всех трёх первоначал. Существует два основных процесса: один ведёт к хаосу (беспорядку) – это энтропия; другой – антиэнтропия – упорядочивает. Единственный известный вид антиэнтропии – это жизнь. Смерть – результат и сущность энтропии. А разговоры о "тепловой смерти вселенной" могут вести только те, кто не понимает ни объёмов жизни, ни разнообразия её форм. Оба процесса имеют равную силу и значимость. Из чего, однако, не следует, что всегда и везде это именно так. В определённый отрезок времени и в определённом месте вселенной может превалировать один из основных процессов существования вселенной. Это должно быть как-то сопряжено со взаимодействием между тремя началами мироздания – материей – полем – информацией.

Дальше этих представлений Алексей не пошёл: он всё же учился не на философском факультете, не философия была основой его учёбы. Иные предметы требовали и сил, и времени, и памяти, и мыслительных способностей. Но созданная им самим и для самого себя картина трёхэлемент– ности мироздания, пусть примитивная и незавершённая, примиряла его с необходимостью изучения официальных общественных дисциплин. Кроме того, эта картина представ­лялась ему согласованной и с религиозным догматом о триединстве Бога (бог-отец, бог-сын, бог-дух святой), и с впитанными с младенчества представлениями русской культуры всегда говорившей о трёх элементах – о чём бы ни шла речь, например, в сказках. Представления Алексея не противоречили и теории информации, широкие дискуссии о которой (как и о кибернетике) совпали с годами его студен­чества, и сведениям из генетики, которую как раз начали преподавать в институте – пока ещё даже без учебников.

Алексей считал, что и с генетикой ему повезло: в школе всё преподавание биологии велось с позиций незабвен­ного Лысенко, а в институте – с позиций тех, кого громили (или пытались громить) лысенковцы. Так что у Алексея была возможность, что называется, изнутри разобраться в воззрениях, представлениях и аргументах обоих направлений. Но вот что Алексею сразу не понравилось в представлениях генетиков: с помощью нуклеотидов НЕВОЗМОЖНО записать в молекулах ДНК одновременно всю информацию и об "архитектуре" живого организма, и о "строительных веществах", из которого он должен быть построен, и о пропорциях – куда и как эти строительные вещества должны быть доставлены (при "строительстве" организма), и об основных алгоритмах функционирования построенного организма (таких, в частности, как инстинкты).

Сделав для себя этот вывод, основанный на простых математических расчётах, Алексей в свои студенческие годы на этом успокоился. Он знал, конечно, довод апологетов теории вероятности, что при достаточном количестве времени сидящая за пишущей машинкой обезьяна (или её далёкий потомок) посредством случайного нажатия на клавиши напечатает "Войну и мир", но воспринимал это лишь как неудачную шутку. Не мог всерьёз он воспринимать и Дарвина с его "Происхождением видов" – этого уже не позволял расчёт, сделанный на основе теории вероятности: времени на такое происхождение видов на Земле просто не хватало. А только что опубликованные сведения о находке Фреда Хойла (микроскопические организмы в сердцевине упавших с неба камней, распиленных в стерильных условиях) подтверждали гипотезу о привнесении "семян жизни" на Землю из Космоса. Правда, и при условии принятия такой гипотезы оставалось непонятным, где же размещалась вся информация, необходимая для синтеза и построения живых организмов из веществ, имеющихся на Земле, а также и исходная программа их функционирования.

Однако все эти мысли и соображения были для Алексея не главным. Они просто выражали его характер, его склонность рассуждать надо всем виденным и слышанным, взвешивать доводы и делать выводы – свои собственные, не ограничиваемые ни "общепринятым", ни какими-либо авторитетами. Собственно, таким и должен быть характер настоящего учёного-исследователя, которым стремился стать Алексей. Вот только, пожалуй, медицинский институт был не самым подходящим вузом для таких личностей, как он. Ведь здесь готовили врачей, то есть лекарей, говоря простым русским языком, а не учёных. Может быть, более подходящим для Алексея оказалось бы что-то вроде университетского физфака? Но он так не думал: во-первых, не существовало вузов, где бы с самого начала готовили исследователей; во-вторых, как уже сказано, и его родной институт был прекрасной научной школой с давними, прочными традициями и целой плеядой известных учёных и изобретателей. Наконец, были у Алексея ещё и иные соображения, которые подтолкнули его к решению поступать именно в медицинский. То были причины чисто личного характера. Алексей никогда и никому о них не рассказывал. Всё было очень просто: в выпускном классе школы с весьма банальным заболеванием попал он в руки неумелого врача– "коновала". Пройдя через серию мучительных процедур, как вскоре выяснилось, выполненных безо всякой нужды и неумело, насмотревшись на страдания соседей-пациентов, тоже попавших в палату этого врача, явно учившегося на "тройки", юноша твёрдо решил, что станет хирургом. Но не простым врачом, а учёным, который не только использует давно отработанные приёмы и методы лечения, но ищет и создаёт новые – более результативные и менее тягостные для пациентов, берёт на себя ответственность за их внедрение в лечебную практику.