Валерий Белоусов - Раскинулось море широко

К сафьяновым сапогам Никона бросают окровавленное тело Антония…Никон наступает ему на лицо:'А-а-а… пёс смердящий! Будешь знать, как идти против указаний Священного Синода!'

Антоний, приоткрыв заплывающий глаз:'И Синод твой блядский…и сам ты бляжий сын, прости меня, Господи…Зажрались, сволочи! И в Великий Пост свинину жрёте…и жрёте, и жрёте…и хапаете, прямо в рот и в жопу…всё вам, сволочам мало! Стяжатели!'

Никон, коротким размахом бьёт его носком сапога в окровавленный рот:'Ты смотри, нестяжатель ещё нашёлся, куда Нилу Сорскому! Еретик!! Сжечь бы тебя, аспида…ну ничего…ввергнут ты будешь в геенну ледяную, в самую Камчатку…вот отец Нестор-то твой пыл охладит…Тащите его на пароход!'

Конвойные схватили монаха за босые ноги и поволокли, оставляя кровавый след, к разбитым в щепки воротам…

… Судовой лекарь 'Херсона', надворный советник Карл Иванович Розенблюм, был добрым человеком…

Разумеется, в то, что конец бессрочной ссыльно-каторжной Марии Ивановой Толстопальцевой (осужденной за то, что с сожительницей своей, Дарьей Семёновой Львовой, из корыстных побуждений убила всю семью трактирщика с Новой Ореанды- включая двухмесячного ребёнка) был тихим и мирным, он ни капельки не поверил…Однако же - что делать? Все мы смертны…и жизнь наша мерзка, жестока и коротка…

Так что стоит ли умножать сущности? Померла так померла… Детоубийц почему-то в местах не столь отдалённых очень не любят, причём не любят - как-то весьма активно. И с ними, иродами, постоянно приключаются всякие несчастливые случайности, вроде падения на голову бревна… Никто не виноват. Судьба такая.

Только вот начальника конвойной команды, прапорщика МВД Касатоненко, вердикт доктора абсолютно не удовлетворил…

Хоть и был Касатоненко переведён в конвойные из выпускников Михайловского юнкерского, как неспособный к учёбе и службе в войсках, дело он своё знал туго:'Что же, по -Вашему, значит, сама собою помре?'

'Да-с, именно так, сударь… от естественных причин.'

'А морда у ней- тоже от естественных причин треснула?!'

'Ну-у-у…могла споткнуться, упасть на битое стекло…

'Ага, и так два раза…А ну, лярвы, сознавайтесь, кто её, покойницу то есть, расписал, как пасхальное яичко?'

Лярвы стойко молчали.

'Ах вы, твари…да я вас сейчас…Никоненко, плетей!! Всех запорю!! '

Б/с- с/к Измайлова шагнула вперёд:'Зачем всех? Я коллег никогда не подводила. Не к лицу это питерской курсистке. Мой грех. Молчи, Ленка. Сказала- молчи. Тебе- нельзя, у тебя сердце слабое, не выдержишь…'

Касатоненко схватил Измайлову волосатой пятернёй за бледное, почти прозрачное лицо:'А-а-а…сама созналась! У меня никто не забалует!Никоненко, привязывай её к люку…'

Дюжий конвоец поднял деревянный решетчатый люк, прикрывавший трап в твиндек, поставил его стоймя к грузовой стреле…потом специально припасёнными сыромятными ремнями начал привязывать тонкие девичьи руки к перекладинам…

Измайлова повернула голову с растрёпанной белокурой косой к онемевшей подруге и лихо подмигнула:'Эй, этапный! А где твоя сбруя?'

Касатоненко, недоумённо:'Какая…сбруя?'

'Ну как же…сапоги кожаные выше колен, трусы - тоже кожаные, с заклёпками…у тебя же ведь так просто не стоит? Обязательно надо женщину отхлестать, да? Садистик ты наш…'

Лена, восхищённо:'Ой, божечки, Кэт, какая ты умная…'

Касатоненко (у которого действительно были кое-какие проблемы с потенцией) подскочил к Екатерине, и со словами:'Ах ты…'- собрался было отвесить ей крепкую пощёчину…но вдруг его запястье сжало, точно оно угодило в стальной капкан:'Уважаемый, Вам в детстве не говорили, что бить девочек- это плохо? Очень, очень плохо…'

И перед разъярённым Касатоненко возникло закопчённое, со следами сажи на лбу- лицо старшего кочегара Петровского…

…'И я требую, господин капитан…немедленно…в первом же порту…немедленно!! И в полицию его! Это бунт, бунт! Он хотел меня- меня, прапорщика МВД- ударить!!'

'Ну, если бы захотел, то обязательно бы ударил…держать в себе такие желания наши 'вельзевулы' просто не способны…Списать в первом порту? Извольте. А вахту кто стоять будет? У котлов?'

'Можно нанять…'

'Кого? Арабов? Или негров? Так не выживают у нас негры в кочегарке- плавали, знаем…А у нас впереди - Красное море, ежели Вы географию подзабыли…или не знали никогда…'

'Да по мне- хоть Белое!'

'Да, господин прапорщик, в Белом море сейчас хорошо…дожди…туманы…поздняя осень…скоро лёд у Архангельска встанет…мечта-с. А только в Красном море- в прошлый рейс- мы кочегара хоронили, как раз из второй - где Петровский…

Нет, голубчик. Придём во Владивосток- тогда пожалуйста, воля Ваша. А пока- он останется на своём месте, а Вы- на своём… в твиндек- я не суюсь. А здесь- на борту- Я хозяин. Всё ясно? Тогда я Вас больше не задерживаю…'

И Павел Карлович Тундерман Первый, поднявшись в кресле, холодно раскланялся…не любил он жандармов…и полицию не жаловал…

… Бледный от ярости Касатоненко ворвался в твиндек, как лев на римскую арену с распятыми христианами…

'Убью! Располосую, твари!! Никоненко, кнут!!'

Из-за решётчатой дверцы послышался лязг кандалов, а потом ледяной голос учтиво произнёс:'Слушайте, Вы! Животное! Это я к Вам, прапорщик обращаюсь! А ну, ВСТАТЬ как положено. '

Касатоненко испуганно дёрнулся, а потом с облегчением выдохнул:'А-а-а…это ты…поп…а ну заткни хлебало, пока сам не огрёб…'

Брат Антоний, ещё более вежливо:'Это у тебя, прапор, гнилой ебальник, прости меня, Господи, а у меня- рот, я им Святое Причастие принимаю…А огребать- мне не привыкать стать, я Государя Михаила Грозного не боялся, а уж тебя, вошь… '

Касатоненко схватил свою 'селёдку' и с размаху ударил ножнами по пальцам брата Антония, сжимавших прутья клетки…Из-под ногтей брызнули капельки крови. Однако брат Антоний даже не дрогнул лицом…Только чуть - одной щекой - презрительно ухмыльнулся…

'Слышишь, ты- конвойная крыса? Ежели уж решил кого-нибудь запороть сегодня- так начни с меня…что, слабо? Духу твоего вонючего не хватит?'

Касатоненко хищно оскалился:'Что, поп, не терпится? Никоненко, привязывай его'

Дюжий унтер разорвал остатки подрясника, обнажив покрытую синяками спину Антония…

Потом Никоненко поставил на бочку рядом с решёткой люка обтянутый кожей ящичек, расстегнул фигурные медные замочки на нём…

Внутри - оказался ещё один ящичек, красного бархата…А в нём- в должного размера углублении покоилась кожаная, потемневшая от долгого пользования рукоятка и сложенный в несколько раз витой хвост…

Это был КНУТ… Которым палач мог с одного раза пересечь хребет казнимого 'торговой казнью'…или сделать тоже самое - но последним ударом, нанося все предыдущие только для одного лишь мучительства…