Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток

«Если не укрепляться, то через полгодика Ленин начнет активно вышибать из-под меня почву, — я припомнил интереснейшую историю с Вацетисом. — Не очень затейливо, кстати. А Лев Давидович, упоенный успехами и собственным положением, в той истории оказался настолько занят, что не обратил на снятие Главкома особого внимания».

В июле 1919 года Вацетиса арестовали по подозрению в измене. В телеграмме Троцкому, за подписью Ленина, Дзержинского, Крестинского и Склянского, арест объяснялся тем, что уличенный в предательстве офицер в своих показаниях указал, что Иоаким Иоакимович знал о заговоре. Вскоре Вацетиса освободят, «за недостаточностью улик», но на посту главнокомандующего не восстановят.

«Зачем снимать Главкома без действительно веских оснований, а исключительно по подозрению? По какой причине телеграмму подписали целой толпой — «самый большой босс», главный чекист, а также секретарь, который еще и член Политбюро ЦК, и первый заместитель председателя Реввоенсовета? Ответ очевиден — чтобы Лев Давидович не имел возможности дернуться после столь наглого вторжения в его епархию. Немаловажным моментом в этой ситуации оказалось личное знакомство Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича с Владимиром Ильичем. У Михаила Дмитриевича совершенно не складывались отношения с Иоакимом Иоакимовичем. В то время, когда Бонч-Бруевич в чине полковника преподавал тактику в Академии генерального штаба царской армии, поручик Вацетис был только слушателем и притом малоуспевающим (по словам Бонч-Бруевича). Михаил Дмитриевич, в свою очередь, не желал служить под началом младшего и менее опытного военачальника.

По мнению Бонч-Бруевича, Вацетис занимал не свою должность, но мы договорились, что во время проведения операции на Восточном фронте Михаил Дмитриевич потерпит над собой старшинство нынешнего Главкома, тем более, что начальнику Управления военной инспекции есть чем себя занять кроме склок с Главнокомандующим.

Важным моментом стало то, что Бонч-Бруевич теперь писал свои доклады и соображения мне, а не только Владимиру Ильичу, что, несомненно, являлось моей, хотя и скромной, но победой.

«Надо и дальше перехватывать инициативу у Ленина и расставить нормальных людей на всех ключевых постах. Самое важное — не допустить проникновения одиозных политических функционеров типа Блюхера на высшие командные должности. Пусть идут по партийной линии. Создав профессиональный и аполитичный костяк армии, можно избежать репрессий против командного состава в конце тридцатых», — идея выглядела интересно. Иначе, и в этот раз после Польского похода Красной армии крайним объявят Главкома Каменева, который по большому счету и не виноват во внутрипартийных разборках.

«Необходимо иметь надежную опору хоть где-то и в чем-то, — мои размышления в который уже раз вернулись к еще не написанной статье Ленина «Успехи и трудности Советской Власти». — Чиновники от буржуазии не потянут. Рабочие и крестьяне тоже не могут пока стать этой опорой. Остались только армия и кадровые офицеры, исповедующие принцип «армия вне политики».

Задача трудная и мало выполнимая, но в моем активе стремительно растущий авторитет Троцкого и, возможно, поддержка Сталина.

12 января 1919 года.

Златоуст-Челябинск. Поезд-штаб Троцкого. 17:00.

Все так же валил снег, а солнце, видимо, совсем позабыло об Урале и его окрестностях. Спал я опять плохо. Всю ночь через станцию Златоуст в направлении Челябинска шли эшелоны. Мелькали огоньки пробивающихся сквозь Уральский хребет составов. Тревожно гудели паровозы. Кроме лязга проходящих поездов, сон отгонял еще и неумолкающий шум работ на платформе с аэропланами. К ночи слесари собрали некую конструкцию, которую даже начали обшивать досками. Однако около полуночи раздался громкий скрежет, каркас покосился и с ужасающим грохотом рухнул на землю. Самолеты не пострадали, их, от греха подальше, еще днем убрали с платформы. В итоге грохот кувалды раздавался всю ночь. Люди работали при свете нескольких костров и пары прожекторов, и по утру каркас начали обшивать досками вновь. На этот раз никто не ошибся, и крытый ангар для аэропланов доделали около часа дня. Внутри установили печки, создали запасы топлива и посадили дежурных. После того как около трех самолеты вернулись на свои места, состав тронулся в сторону Челябинска.

Вернувшись из вагона агитаторов, где сейчас происходили едва ли не баталии за единственное собрание «Энциклопедии Брокгауза и Ефрона», найденное где-то в городе и доставленное в библиотеку поезда, я с удовлетворением отметил, что пропагандисты близко к сердцу приняли мои вчерашние заявления. Народ ругался в голос, но дело, на мой взгляд, пошло.

Глазман принес очередную телеграмму от Бонч-Бруевича, развившего на новом посту очень бурную, а главное, плодотворную деятельность. В своем послании Михаил Дмитриевич предлагал упразднить ряд военных учреждений и сократить число военных комиссаров при штабах. Кроме всего прочего, начальник Управления военной инспекции, которую он тоже, кстати, думал расформировать, указывал на очень большое количество как бывших офицеров, так и коммунистов в многочисленных управлениях ВСНХ. Михаил Дмитриевич предлагал извлечь из учреждений и комиссариатов кадры для укрепления боеспособности армии и особенно Южного фронта, на котором необходимо всеми силами удержать Царицын.

«В то время, когда солдаты-красноармейцы, — писал Бонч-Бруевич, — обезумевшие от страха, провокаторски внушаемого им разного рода негодяями, забывают свой долг и бегут перед противником или передаются врагу под влиянием враждебной агитации — большое число лиц командного состава и стойких убежденных политических деятелей остаются вне фронтов. В настоящее время, когда вся надежда возлагается только на боевые успехи Красной армии, эти специалисты и комиссары никак не влияют на восстановление и усиление устойчивости наших войск».

«Все правильно, — я мысленно усмехнулся, припомнив, как в предыдущей истории Лев Давидович увлекся Украинским фронтом, настолько, что его пришлось одергивать Ленину. — Нормальных людей сейчас волнует Юг, а не Украина».

Меры, предлагаемые Бонч-Бруевичем, полностью отвечали текущему моменту. Михаил Дмитриевич отчитался также по работе инспекции Полевого штаба в Серпухове. Процесс происходил не без шероховатостей между Главкомом и начальником Управления военной инспекции, но все же двигался вперед, несмотря на взаимные обвинения. Работа Полевого штаба явно улучшилась за последнее время, так как оба оказались в одной упряжке и ответственность несли на равных. Донесения Вацетиса, контролирующего ход проверки штаба и работу проверяющих, фактически не отличались от докладов Бонч-Бруевича. Нюансы не в счет. В зависимости от ситуации я поддерживал то одного, то другого, чувствуя себя при этом верным учеником Владимира Ильича, успешно пользующегося такой методой в отношении меня самого, например.