Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток

Адмирал, находившийся в предвкушении громкой победы вместе с войсками под Пермью, сразу после того, как разгром его ударных частей стал очевиден, направился поездом в Екатеринбург. Он не мог даже подумать о том, что главный сюрприз от Троцкого — не поражение белогвардейцев под Пермью, а наступление Красной армии на Челябинск, начавшееся практически одновременно с пермским разгромом.

Узнав о начале наступления Красной армии и о взятии Уфы, Колчак попытался ускорить отступление своей армии из-под Перми, но Шапошников и Лашевич не давали белогвардейцам оторваться от преследования. Тем самым они выигрывали время для Южной ударной группы под командованием Фрунзе, которая рвалась сейчас к Челябинску. Попытки колчаковцев наладить оборону на направлении Пермь-Екатеринбург и перебросить под Челябинск подкрепления были пресечены. Большевики нанесли из Кунгура удар в направлении на Екатеринбург.

Части Второй чехословацкой пехотной дивизии, оборонявшие прямую дорогу на Екатеринбург, начали оставлять свои позиции. Не последнюю роль в этом сыграла как пропаганда, которую проводили среди солдат чехословацкого корпуса, так и простое нежелание этих людей воевать и умирать на чужбине за непонятные им идеи.

Несмотря на это прискорбное для всего фронта обороны Колчака событие, части Первого Средне-Сибирского корпуса, командование которым принял генерал Каппель, попытались выправить положение. Седьмая Уральская дивизия горных стрелков, прикрывавшая правый фланг чехословаков, практически сразу нанесла контрудар во фланг и в тыл наступающему Кунгурскому корпусу Красной армии. Как оказалось, генерал Каппель, предвидя именно такое развитие событий, сумел сосредоточить резервы на своем левом фланге.

Контрудар колчаковцев оказался достаточно силен и мог положить конец рывку красноармейцев на Екатеринбург, но своевременная реакция командира Тридцатой дивизии Блюхера, нанесшего удар в направлении на Верхние Исады, заставила каппелевцев перебросить силы с кунгурского направления для ликвидации прорыва. Рейд кавалерийских частей большевиков по тылам белогвардейцев создал угрозу уральским горным стрелкам, которым пришлось приостановить атаку частей наступающего Кунгурского корпуса. Вместе с этим, возникла опасность окружения всей группировки белых, отступающей от Перми, так как Блюхер получил возможность захвата станции Кормовище железной дороги Пермь-Екатеринбург. Каппель не мог оставить без внимания оба направления, но ему элементарно не хватало сил прикрыть бреши, пробитые в обороне фронта.

В течение двух дней на Кунгурском фронте держалось шаткое равновесие, конец которому положил рейд Первого уральского кавалерийского полка в район станции Тулумбасы железной дороги Кунгур-Екатеринбург. Красные прошлись сначала по тылам Второй Сибирской стрелковой дивизии, практически уничтожив Томский полк, после чего, разметав Офицерский батальон, занялись тылами дивизии горных стрелков. Один из эскадронов, под командованием Константина Рокоссовского, который, вполне возможно, так и не станет маршалом, выдвинулся в сторону станции Тулумбасы и вышел в тыл частям чехословацкой дивизии. Увидев большевиков в своем тылу, белочехи просто побросали оружие и начали сдаваться. Это стало последней каплей. Оборона колчаковцев развалилась.

Вместе с прекращением сопротивления белочехов рухнули все надежды Колчака на стабилизацию теперь уже окончательно уничтоженного фронта.

Началось паническое бегство белогвардейцев вдоль Горнозаводской ветки к Екатеринбургу. Бежали быстро и налегке, бросая тяжелое и обычное вооружение, амуницию, боеприпасы, раненых и продовольствие. Цель у колчаковцев теперь была одна — успеть в Екатеринбург быстрее красных.

На фоне всеобщей паники и дезорганизованности части Первого Средне-Сибирского корпуса генерал-лейтенанта Каппеля, особенно войска, прибывшие с ним из-под Уфы, проявили себя наилучшим образом. Каппелевцы отступали организованно, и во многом благодаря их стойкости на направлении Кунгур-Екатеринбург полного окружения колчаковцев на Горнозаводской ветке пока не произошло.

Можно ожидать, что, при сохранении текущих темпов наступления, колчаковцы не сумеют организовать надежную оборону Челябинска, как не успевают организованно отступить от Перми на Екатеринбург.

«Ну, что же, поживем — увидим. Главное, что в Перми Сталин справляется. Не дает Колчаку быстро отступить от города, — я мстительно усмехнулся. — Пусть господин адмирал повертится как уж на сковородке. Ему полезно».

После того как я переговорил с несколькими как уфимскими, так и местными крестьянами-ходоками, мне стало понятно, по какой причине наступающую Красную армию местные крестьяне встречают объятиями и со слезами на глазах.

Колчаковцы не то, чтобы не церемонились с местным населением, они вообще делали все, что душа пожелает. Рабочие страдали в меньшей степени, в силу того, что они оказались необходимы на заводах, а крестьянам доставалось в полной мере. Исконное отношение дворян, интеллигенции и буржуазии к крестьянству как к недочеловекам и последнему быдлу уже принимало самые жестокие и уродливые формы.

Белогвардейцы, совершенно не задумываясь о том, чем будут питаться до следующего урожая местные жители, отбирали все, что только могли. Как и при царе, никого не интересовало, как и чем будут жить простые люди, которые растят хлеб и кормят за свой счет толпу дармоедов. Грабежи, которые у колчаковцев, так же, как и у большевиков, назывались «продразверстка», выглядели как нашествие саранчи. Зачастую крестьянам не оставляли зерна даже на посевную. При малейшем подозрении в большевизме пороли. Зачастую пороли целые деревни, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. За отказ отдать последнее — расстреливали.

На языке любителей «хруста французской булки» это называлось — «усмирение».

Прав оказался мой покойный друг Алексей, отзывавшийся о «золотопогонниках» последними словами. Чужими они были, есть и будут в нашей стране. Не все, но большинство.

Я припомнил, как один из крестьян жаловался мне на произвол белочехов, за то, что те произвели жестокую экзекуцию всего села.

— Вишь ты, товарищ большевик, или как тебя называть, не знаем, — рассказал мне один крестьянин, — у нас некоторые горлотяпы отказались идти в солдаты, ну, к примеру, как большевики они. А некоторые решили миром идти. Скажем так: полсела, чтобы идти в солдаты, а полсела против того. Пришли эт-то две роты чехов и всех перепороли без разборуё правого и виноватого. Что ж, это порядо-ок? Да еще как пороли! Смехота! Виновных, самых большевиков, не тронули, а которых, те, что решили идти в солдаты, перепороли. Вон дядя Филипп сидит. Тогда вообще сидеть не мог, а у него два сына в солдаты в Народную армию ушли. Потом вернулись. Сейчас за большевиков воюют.