August Flieger - Чужой 1917 год

Ко мне подбежал старший унтер-офицер Наумов, который временно исполнял обязанности ротного фельдфебеля, вместо Кузьмы Акимыча, отправленного мною в санчасть с острой зубной болью. Дабы Лиходеев не слинял по дороге заниматься лечением народными методами, с ним был отправлен Савка с запиской к Нижегородскому.

— Ну, что скажете, вашбродь? — Спросил Наумов, кивнув на подчиненных.

— Еще пару раз сходите повзводно! Потом еще раз прогонишь олухов из пополнения сначала по одному, потом всех скопом. А после обеда позанимаемся всей ротой и на стрельбище.

— Слушаюсь, вашбродь!

— Вот и ладненько! — Оглядев отдыхающее воинство, я обратил внимание на солдата, который, отделившись от общей массы, кругами ходил вокруг подорванной немецкой полевой семидесятисемимиллиметровой пушки, внимательно ее разглядывая. Там присел, тут осмотрел, пощупал и стал возиться с затвором. — Это еще что за фрукт?

— Где?

— Да вон, у пушки!

— Этот вроде из шмелевских, вашбродь, из четвертого взвода! Кажись, Степанов его фамилия.

— А ну-ка подойдем к нему.

Подобравшись поближе, мы увидели, что солдат уже ковыряется в открытом затворе орудия.

— Чем занят, солдат? — Поинтересовался я.

Тот дернулся, развернулся к нам и вытянувшись отрапортовал:

— Рядовой Степанов! Любопытствую устройством сего механизма, вашбродь! — и замер, глядя на нас сверху вниз.

Ё-моё! Здоровенный-то какой! Как шкаф! Причем трехстворчатый…

Степенный мужик, лет около сорока. Борода — лопатой, нос — картошкой и прямой и бесхитростный, как у ребенка, взгляд.

— И как? Интересно?

— Так точно, вашбродь! Уж и разобрался вроде, как работает…

— Понимаешь в этом что-то? Учился где? Работал?

— Кумекаю маленько, вашбродь! Как положено, в приходской школе обучался. Кузнецом был…

— А почему был?

— Да как женка померла, так и запил… Кузню спалил спьяну. Да что уж теперь. — Степанов махнул огромной как совковая лопата ладонью.

— А дальше что?

— А дальше, брату моему молодшему гумага призывная пришла. А у него семеро по лавкам, да родители на попечении. А у меня ни жены, ни детей, ни хозяйства путного. Вот вместо него и вызвался в армию идти.

— Как звать-то тебя, рядовой Степанов?

— Степаном величают, вашбродь!

— Вот что, Степан! Сейчас ты пойдешь с унтер-офицером Наумовым, он тебя к делу интересному приспособит. Как раз по тебе!

— Слушаюсь, вашбродь!

— А ты, Наумов, отведи-ка его к нашим пулеметчикам. Скажешь, я приказал. Мужик здоровый, к технике интерес имеет, опять же. Пусть пользу приносит, а то во всей роте от силы человек десять знают с какой стороны за Бертье-Федорова браться. А у нас еще и МГ немецкий в хозяйстве образовался. Не пропадать же добру?

Вечером, вместе с ротой возвращаясь с занятий, я нарвался на штабного начальника. То, чего так опасался Казимирский, все-таки случилось. Причем начальство было очень высокое…

Рота строем пылила по дороге в сторону Штрасбурга когда мимо нас пронесся кавалерист, с криком 'Дорогу! Дорогу дайте!'.

Оглядываюсь и вижу, что нас догоняет группа всадников сопровождающих какую-то повозку. Пришлось отдать роте команду 'Стой!' и свернуть на обочину.

Мимо нас в сторону города медленно проехала огромная…

Э-э… Карета? Фаэтон?

В общем, длинное и массивное сооружение в екатериненском стиле с большущими задними колесами, запряженное шестеркой лошадей тремя выносами.

Впереди — кавалерист-ординарец, позади — еще двое. На козлах два солдата с шашками и карабинами.

Проехав чуть вперед, экипаж внезапно остановился. Из фаэтона выглянул тучный седой генерал с пышными усами и бакенбардами и орденом Св. Владимира на груди. Пыхтя и отдуваясь, он выбрался на дорогу и зашагал к нам. Вслед за ним из антикварного транспорта выскочил юркий поручик в малиновых гусарских чекчирах и высоких сапогах с серебряными розетками.

Ёшкин кот! Только этого мне не хватало…

Я, откровенно говоря, растерялся: 'Что делать-то?'

Но рефлексы, вбитые в военном училище, не подвели:

— Ро-о-та! Нале-е-во! Ру-у-жья снять! — Гренадеры сняли оружие, приставив его к ноге. — Слушай! На кра-ул! — Четко взяли на 'караул', и на счет 'три' изобразили равнение на приближающееся начальство.

Я же, встал перед строем посередине и, дождавшись, когда генерал приблизился на положенные уставом восемь шагов, откозыряв, доложил:

— Ваше превосходительство! Десятая рота 8-го Московского гренадерского полка следует с полевых занятий в расположение части! Младший офицер роты прапорщик фон Аш!

— Здорово, молодцы-гренадеры! — гаркнул генерал сиплым басом.

— Здра-ви-я же-ла-ем, ваш-прес-схо-ство! — проревел в ответ строй.

— Стремоухов, генерал для поручений штаба корпуса. — Представилось мне начальство. — А это мой адъютант, — указал он на поручика-гусара. — Я направляюсь в штаб вашей дивизии с инспекцией по вопросам снабжения. А посему, хотел бы задать вам несколько вопросов! Прямо здесь! Дабы избежать показных реляций со стороны ваших начальников. Отвечайте, как на духу, прапорщик: как в вашем полку работает интендантство? Доставляет ли сено, овес, хлеб, сухари и прочие реестровые съестные припасы? Всего ли хватает? Как обстоит дело со снабжением военным снаряжением и огнеприпасами?

Я мысленно перекрестился и стал отвечать. Коротко и ясно. Мол, снабжают отменно всем необходимым, жалоб не имеется и далее по пунктам. Чего мне скрывать-то?

Генерал слушал и кивал, а адъютант — записывал.

— Что ж, хорошо! Хорошо… — наконец произнес Стремоухов. — А что местные жители?

— Большинство покинули город, а немногие оставшиеся переносят наше присутствие смиренно и терпеливо, ваше превосходительство.

Адъютант, прекратил писать, нахмурился и посмотрел на меня исподлобья.

— Понемногу привыкают? — переспросил генерал.

— Так точно, ваше превосходительство.

— Ну-ну… — усмехнулся в усы Стремоухов и махнул адъютанту, — Запишите: 'жители привыкают к нашим войскам'.

— Благодарю, прапорщик, за краткий и обстоятельный доклад! Продолжайте движение! — и, повернувшись к строю, прогудел:

— Благодарю за службу!

— Рады стараться, ваш-пре-схо-ство! — слаженно отозвались гренадеры.

Погрузившись в экзотический экипаж, начальство степенно удалилось в сопровождении конвоя, а я облегчено вздохнул!

Обошлось! Слава Богу!

* * *

Когда мы, наконец, дотопали до города, Штрасбург напоминал растревоженный улей.

Причем в варианте худшем, чем в день прибытия штаба дивизии.

На ротной квартире нас встретил Лиходеев, сияющий как медный пятак по причине избавления от зубной боли.

— Здравия желаю, вашбродь!

— Ну, что? Излечили тебя наши эскулапы?