Андрей Онищенко - МиссияКрест Иоанна Грозного

– Она уже говорит… говорит все, что положено. Скорее совершай постриг!

Диакон, держа в руках большие ножницы, подошел к Ксении.

– Что ждешь? – торопила игуменья. – Отрезай четыре пряди крестообразно на голове и выстригай поскорее гумнецо…

Ксения зажмурила глаза и больше не произнесла ни слова. Острые ножницы коснулись ее волос. Хор монахинь на клиросе снова протяжно запел, ведь раба Божья Ксения добровольно стала инокиней Ольгой, тем самым посвятила себя Богу. Старая черница, до того державшая одежду, протянула ее сестре Ольге.

Шум привлек внимание присутствующих, два воина, бряцая оружием, быстрым шагом приближались к аналою, на ходу расталкивая монахинь. Голоса на клиросе сбились и замолкли. Черница Ольга, подняла опущенную голову и сквозь слезы, обреченным взглядом посмотрела на Илью. Его внешность была смутно знакома ей.

– Где же я его видела? – вспоминала она. – Неужели это тот дворянин из Тайницкого сада.

Илья остановился.

– Ксения, я пришел за тобой, – произнес он.

Инокиня Ольга молчала, снова опустив взгляд в черный мозайчатый пол. Игуменья Евпраксия, наконец-то выйдя из ступора, в который ее загнал неожиданный приход Ильи и Алексея, закрыла широко раскрытый рот и, сменив изумление на гнев, набросилась на Илью.

– Богохульники, как вы смеете своим присутствием осквернять святость этого места…

Илья не слушал ее и молча выжидающе смотрел на Ксению. Игуменья Евпраксия, позабыв про свой святой сан, шипела и ругалась, словно разъяренная фурия, потрясая посохом с тяжелым золотым набалдашником над головой Ильи.

– Как вы смеете нарушать заповедные монастырские устои, – кричала она, – я буду жаловаться в Москву, патриарху. Убирайтесь отсюда проклятые еретики…

– Ксения, – снова позвал Илья.

Царевна подняла голову, бросила на него выразительный взгляд полный печали и скорби, и тихо произнесла:

– Я не Ксения. Ксения умерла тогда, когда вот эти волосы были острижены и, падая, коснулись пола, – она подняла одну прядь и крепко зажала в руке, – теперь я инокиня Ольга. К сожалению, ты немного опоздал. Прошу тебя уходи, ты сделаешь мне только хуже.

Илья перевел взгляд с Ксении на пол, на котором лежали длинные пряди шелковистых волос. Ураган чувств пронесся в этот миг в его душе, комок подступил к горлу, поняв, наконец, всю безысходность своей затеи, Илья тупо смотрел на нее.

Матушка игуменья, осмелев, еще сильнее накинулась на него, употребляя слова и выражения не свойственные ее сану, потрясая посохом, она продолжала браниться:

– Вон отсюда, – кричала она, брызгая слюной, – нет больше грешницы Ксении, а есть сестра наша инокиня Ольга. Убирайтесь! Побойтесь Бога! Не срамите греховодники храм Господний…

Алексей все это время молчавший, потянул Илью за рукав.

– Мы опоздали, пошли отсюда, – произнес он.

Илья напоследок еще раз взглянул на Ксению, развернулся и направился вслед за Алексеем. Монахини дружно расступились, пропуская их.

Илья и Алексей, быстрым шагом пересекли монастырский двор и через Святые ворота вышли наружу, где их поджидала дружина. По их печальным лицам ратники прочли, что их затея не увенчалась успехом, и не стали задавать ненужных вопросов. Илья сел на коня и тронул узду. Умное животное, словно понимая настроение хозяина, легким шагом тронулось по дороге.

– Куда путь держим, обратно в Москву? – спросил один из ратников у Алексея.

Тот кивнул головой.

– Разбейтесь на группы, точно также как и приехали и возвращайтесь, – произнес он. – Мы будем замыкающими, если что-то не так, пришлите гонца предупредить.

Дорога назад казалась утомительно длинной. Илья молчал. Василий и Алексей пытались развеселить его, но все было тщетно. Оставался последний отрезок пути до Москвы.

– Гляди, по-моему, Волчонок скачет, – Василий поднял руку, указывая в даль.

И действительно, зоркий глаз мог разглядеть на дороге фигуру всадника, смутно напоминающую Волчонка, скачущего во весь опор. Друзья выжидающе остановили коней.

– Наверное, что-то стряслось, – констатировал Василий, – смотри, как летит, ведь загонит животину.

По раскисшему под осенними дождями Старомынскому тракту скакал Волчонок, он стремился как можно быстрее найти хозяина. Письмо, зашитое в подкладке шерстяного чекменя и двугривенник на дорогу, предавали ему дополнительной смелости и скорости. Завидя Илью, он немного попридержал лошадь, переведя ее с бега на шаг.

– Волчонок, ты какими судьбами, – поприветствовал его Василий.

Волчонок развязал кушак и осторожно подрезал кинжалом заплатку на чекмене с внутренней стороны. Поковырявшись грязной рукой внутри, он извлек на свет Божий запечатанное послание и протянул его Илье. Тот взял его в руки, аккуратно вскрыл и пробежал глазами содержимое.

– Дорогой Илюша, – писал Захар Петрович, к великому моему сожалению, сообщаю тебе, что наше предприятие провалилось, не безызвестный тебе человек, именем которого мы все так гордились, схвачен и до суда царского и Божьего находится в Разбойном Приказе. Советую тебе на некоторое время покинуть Москву, во избежание ненужных вопросов, которые могут возникнуть у людей, которые верно служат человеку именующим себя Дмитрием. Как только все неприятности улягутся, тебя известят. Я надеюсь, если ты читаешь это письмо, та ниточка при помощи, которой я тебя нашел, останется целой. Я временно тоже покину столицу, дела торговые требуют моего присутствия на Урале. Желаю тебе удачи и счастья, с уважением…

Илья разорвал послание и бросил в лужу под копыта коня.

– Что стряслось? – озабоченно спросил Алексей.

– Схватили Шуйского, мне в Москву нельзя ехать, заговор провален. Там, в Разбойном Приказе, неверное уже начались допросы и аресты.

– Что думаешь делать?

– Не знаю Леха, но мне как-то не по душе висеть вздернутым на дыбе.

– Знаешь что, а езжай-ка ты, так и планировалось ранее в свои калужские земли, за одно и полюбуешься на свою собственность, да Волчонка с собой прихвати, чтоб скучно не было. А мы с Василием поедем в столицу, а как все уляжется, сообщим тебе, что да как.

– Завидую тебе Илья, – пошутил Василий, – парное молоко и свежие яйца на завтрак, деревенская тишина да треск дров в русской печи, крепостные крестьянки в пестрых сарафанах и цветастых платках, русская баня, хмельной мед да умелые женские ручки, приятно охаживающие твое распаренное тело березовым веником. Не жизнь, а малина, правда, Леха? А что нас ждет в Москве, – продолжал разглагольствовать Василий, – постылая служба по охране царских ворот, холодные серые стены Арсенальной и Спасской башен, да изредка по вечерам походы в Стрелецкую слободу в поисках скудных развлечений.