Сергей Щепетов - На краю империи: Камчатский излом

– И далее чо?

– Мыслю я, завтра к нему идти надо. Сказывают, железо куют, пока горячо, пока не простыло, значит.

– А взбрыкнет если? – засомневался монах. – Немец все-таки.

– Может и взбрыкнуть, конечно, – признал служилый.

– Вроде ты ему и кнутом погрозил, и пряник посулил… – раздумчиво проговорил Козыревский. – Тока сдается мне, что немец этот ума невеликого. Может и не внять. Как бы его покрепче приструнить-та?

– Давай покумекаем, отец Игнатий, – предложил Митька. – Глядишь, не бог, так черт надоумит.

– Ща в лоб дам, сыне! – нахмурился монах.

– Не надо, отче, – жалобно попросил служилый, – битый я уж седни!

– Может, как ты к нему пойдешь, холопей-то его скрутить по-тихому, а? – предложил старый заговорщик.

– Пожалуй… А еще…

В назначенный час к дому Беринга подошли четверо служилых. Усы и бороды двоих серебрились сединой. Однако солдаты, охранявшие крыльцо, войти всем не позволили – сказали, что пропустить велено только Митрия Малахова. Прибывшие устроили короткое совещание, после которого Митька отправился в гости, а остальные уселись на штабель тонких бревен, приготовленных для рубки на дрова.

В сенях Митьку встретил Никифор. Денщик выглядел испуганным и еще более зашуганным, чем обычно, – даже вытереть ноги не заставил, а велел скорее проходить к «самому». Это служилому совершенно не понравилось, и он легонько прихватил солдата за грудки.

– А ну, сказывай, чо у вас тут деется? – зашипел он ему в лицо. – Ща башку сверну!

– Пусти, ирод!

– Ну! Хто тама есть?

– Да их благородие… Пусти! Ну, и Шпанберх ентот…

– Он же больной!

– Дык на носилках принесли! Их благодие Григория нашего отправил. Вот оне с Иваном и тащили!

– Иван с Гришкой щас где?

– Тама оне!

– Ладно…

Дело приобретало совершенно неожиданный оборот: Митька полагал, что капитан может его арестовать, может отказаться от встречи, но уж если на нее согласится, то и денщиков удалит, чтоб не подслушивали. Но все получилось иначе – его ждала теплая компания сразу из двух офицеров и двух здоровенных денщиков, на которых пахать, наверное, можно. А ставни в комнатах Беринга были закрыты изнутри, хотя на дворе вовсе не ночь. Что делать?

– Куды?! – схватил за рукав Никифор. – Ступай, господа ждут!

– Подождут ишшо! – стряхнул его руку служилый. – Я, вишь, поссать дорогой забыл. Ща ворочусь!

Чтоб не вызывать подозрений у охраны, на улице он набил трубку и выкурил ее в компании своих спутников. Михайло плохо разбирался в ситуации, Шубин был против, отец Игнатий колебался, так что последнее слово осталось за Митькой. И он его сказал: иду!

Никифор буквально впихнул гостя в «приемную» и закрыл за ним дверь. Обстановка в комнате оказалась странной: ставни наглухо закрыты, на столе две свечи, на полу мусор, а в потолке дыра. В нее уходит толстый корабельный канат из бухты, сложенной в углу. Другой конец веревки свисает из дыры почти до пола. Капитан Беринг мрачной глыбой сидит за столом в кресле. Чуть в стороне устроился Шпанберг, который улыбается то ли испуганно, то ли злорадно. Воздух спертый, воняет застарелым потом, экскрементами и какой-то парфюмерией. Митька в очередной раз подивился «бусурманской» традиции справлять нужду в горшок там, где живешь, – трудно, что ль, до сортира дойти?!

– Мир дому вашему, – бодро сказал он, кланяясь. – Здравы будьте, ваши благородия!

Ответом было молчание. Потом Беринг негромко позвал:

– Григорий!

Из спальни вышел денщик, обошел гостя, задвинул засов на двери и остался стоять возле нее.

Митька немедленно отступил в сторону, чтоб видеть всех присутствующих сразу, включая выглядывающего из спальни Ивана: «Во попал! Ай да немцы!»

Некоторое время Беринг молчал и сопел – как-то мрачно, зловеще. Наконец проговорил:

– Я знаю, что русские любят дыбу. Когда их подвешивают за руки и бьют кнутом, они говорят правду!

– Страсти-то какие! – пробормотал служилый.

– Я не люблю причинять боль, – продолжал капитан, – но мне нужно узнать правду. Сейчас тебя подвесят и ты расскажешь, кто ты такой на самом деле. Кто тебя прислал сюда, почему знаешь многое тайное.

– Может, не надо вешать, ваше благородие? – испуганно залепетал Митька и попятился к стене. – Я и так все скажу – как на духу!

Шпанберг начал что-то говорить по-немецки, но Беринг остановил его:

– Да-да, Мартын! Я знаю, что он опять будет врать и обманывать нас. Казак Митрий очень хитер. Иван и Григорий, возьмите его и подвесьте!

– Ваше благородие! – почти закричал Митька, прижимаясь спиной к стене. – Я ж не вашего полку служилый! Я ж к Якутску приписан! Пущщай мне заказчик спрос учиняет!

– Да, это так, – кивнул Беринг. – Однако, я думаю, с твоим начальником мы сможем договориться. Очень может быть, тебе придется поехать с нами. Наверное, тобой заинтересуются в Преображенском приказе. Верно, Мартын?

Шпанберг произнес по-немецки несколько непонятных фраз и свирепо рыкнул на денщиков:

– Почему стоять?! Выполнять!

– Не надо, ваш-бродь, не надо! – взмолился Митька, опускаясь на колени. – Смилуйтесь, я и так все скажу!

Капитан мрачно улыбнулся и покачал головой, а Григорий подошел и собрался взять за шиворот стоящего на коленях служилого. Он не успел – совсем немного.

Митька прихватил его пятку у самого пола, потянул на себя и плечом, весом всего корпуса резко навалился на колено. Нога пошла «на излом», и огромный денщик, взмахнув руками, грохнулся на пол – прямо на спину. В падении он снес со стола одну из свечей и сильно толкнул Ивана.

Митька тут же вскочил, пяткой в живот припечатал лежащего к полу и кинулся на Ивана. Однако денщик, памятуя прошлый опыт, биться с врагом не пожелал, а согнулся, закрыл голову локтями и прижался к стене. На мгновение Митька даже растерялся – его надо свалить, а бить некуда! Он заработал кулаками, но защита оказалась глухой. Попробовал сделать подсечку – бесполезно! Тогда служилый схватил денщика за шиворот, рванул на себя и пихнул обратно. От удара о стену многопудового тела дом содрогнулся, но Иван остался на ногах и не раскрылся. Митька снова рванул, в движении попытался сделать подножку – без результата! Теперь Иван прижимался к двери, и Митьку осенило: левой рукой он снова потянул противника на себя, а правой выбил засов. Дверь открылась, и Иван, лишившись опоры, вывалился в сени…

И угодил прямо в руки Козыревского и Шубина. Рядом стоял Михайло Смирный с топором в руках:

– А мы уж дверь ломать собрались!

– Погодьте, – сказал Митька, переводя дыхание. – Малость самую погодьте – я кликну!

Дверь он закрыл и почти уже успел вернуть засов на место, как…

Щелк!

Это была осечка. Теперь Шпанберг снова пытался взвести курок.