Сергей Соболев - Скриптер

Валерий, обойдя участок по периметру, вновь поднялся на террасу первого этажа. Облокотившись на перила, стал размышлять о том, что с ним происходило в последние несколько суток, думать о некоторых удивительных вещах, а также о том, какие еще перемены, возможно, ожидают его впереди.

Но сколь-нибудь долго пребывать в этом задумчивом состоянии ему не позволили.

Услышав сторонний звук, он обернулся. Через открывшуюся дверь строения на террасу прошел знакомый ему «советник». Валерий в очередной раз подивился тому эффекту, который — во всяком случае — на него, производит этот немолодой человек. Он вдруг подобрался весь, а затем — получилось как-то самой собой — вытянулся перед Авакумовым по стойке смирно (и это был тот самый случай, когда ты тянешься не перед чином, не перед занимающим высокую должность начальником, а перед личностью, реально обладающей аурой власти).

— Здравствуйте, Валерий Викторович, — поздоровался первым Авакумов.

— Здравия желаю, товарищ Советник, — Сотник осторожно пожал сухую костистую ладонь.

— Просто Михаил Андреевич, — Авакумов пристально посмотрел на молодого сотрудника. — Как настроение? Удалось вам наконец выспаться и отдохнуть?

— Спасибо, все отлично.

— Головная боль не беспокоит?

Сотник, поняв, что речь идет о последствиях его визита в глазную клинику, энергично мотнул головой.

— Все в порядке, Михаил Андреевич. Отлично себя чувствую.

— Глаза, вижу, не слезятся? Значит, линзы, как говорится, прижились…

— Прижились, Михаил Андреевич, — Сотник кивнул. — Но…

— Но что?

— Хотелось бы знать, зачем меня возили в эту странную клинику.

— Вам там сделали коррекцию зрения. Это если коротко, — Авакумов скупо усмехнулся. — Те линзы, что вам поставили… это уже продукт новых технологий. Раньше обходились как-то без них… И, надо сказать, процесс адаптации зрительного аппарата даже у избранных мог занимать довольно длительное время и сопровождаться весьма болезненными ощущениями.

— Окулист, помнится, сказал, что у меня зрение «минус две тысячи сто». Или что-то в этом роде.

— Да, так и есть. Во всяком случае, я надеюсь, что наш Окулист и на этот раз не ошибся.

— Извините, что задаю много вопросов…

— На вашем месте любой бы их задал. В том числе, и я сам.

— Это строение, в котором я очнулся… — задумчиво произнес Сотник. — Вот этот старый дом…

— Он показался вам знакомым ? В том числе, и интерьеры комнат, которые вы видели здесь?

— Именно это я и хотел сказать.

Авакумов легким жестом указал на стол, по обе стороны которого стоят простые, но крепкие, добротные деревянные стулья с высокой спинкой.

— Давайте-ка присядем, Валерий Викторович.

Они сели друг напротив друга. На террасу из строения вышел сотрудник в штатском — лет тридцати, незнакомый Валерию. Авакумов, продолжая внимательно и в то же время доброжелательно глядеть на сидящего напротив него молодого человека, спросил:

— Кофе? Чай? Бутерброды?

— Благодарю, я только что обедал.

— Принесите нам по стакану чая с лимоном, — распорядился Авакумов, адресуясь к сотруднику. — А к чаю — бисквиты.

Когда тот покинул их, Авакумов, усмехнувшись, сказал:

— Вы, должно быть, видели этот объект в кинолентах или по телевизору…

— Возможно, — задумчиво сказал Сотник. — Судя по интерьерам, этому зданию немало лет.

— Немало… но и не так уж много. Мы находимся в Волынском, Валерий Викторович. Строение, на террасе которого мы сейчас с вами сидим, а также весь комплекс, о котором вы пока что не имеете полного представления, построены по прямому указанию Иосифа Сталина-Джугашвили…

— Так это…

— Это «кунцевская» дача Сталина. Или, как ее называли впоследствии — ближняя дача .

Дав время собеседнику переваривать услышанное им, Авакумов сказал:

— Кстати, вашему деду однажды тоже здесь довелось побывать.

Брови на лице Сотника поползли вверх.

— Моему деду?

— Да, вашему деду… Сотнику Николаю Васильевичу, родителю вашего отца Виктора Николаевича.

— Никогда об этом не слышал… — изумленно произнес Сотник. — Я, правда, деда почти не помню. Когда он умер, мне было лет пять всего… Но… а как он здесь оказался? Он ведь в войну был простым офицером… и закончил ее в чине подполковника.

— Вашего деда привозили сюда по указанию… если угодно, по приказу Верховного.

Сотник продолжал изумленно смотреть на Авакумова.

— Сталин захотел посмотреть на него… — задумчиво сказал тот.

— Посмотреть? На моего деда? Ничего не понимаю…

— Это я доставил вашего деда сюда, в Волынское, прямо с передовой.

— Вы?!

— Да, я, — утвердительно кивнул Авакумов. — В то время, как вы понимаете, я выглядел несколько лучше и моложе, нежели сейчас, — он усмехнулся.

— Извините, я вас перебил. А что дальше-то было? Что сказал моему деду Сталин?

— Вот этого даже я не знаю. Вашего деда… как он был, в чем его вывезли, в чем выхватили из жестокого боя в районе Волоколамска, в таком вот виде привезли сюда, в Волынское.

— Когда это было?

— Ноябрь сорок первого года… Самый разгар битвы за Москву.

— Вот это да… — ахнул Сотник. — Ни дед, ни отец ничего об этом вот эпизоде никогда и ничего не рассказывали.

— Ваш отец мог ничего об этом не знать. Возможно, существовала некая договоренность по части сохранения того давнего эпизода в тайне…

На лице Авакумова на короткий миг появилась странная усмешка. И тут же пропала.

Сотрудник вкатил на террасу тележку. Быстро и ловко накрыл стол скатертью и сервировал для чая с десертом на двух персон. Авакумов и его молодой собеседник продолжили разговор уже после того, как вновь остались вдвоем.

— Так что, наша с вами встреча, Валерий Викторович, не совсем случайна, — сказал Авакумов, отхлебнув из стакана ароматный, пахнущий лимоном и мятой чай. — Но у вас, вижу, есть еще какие-то вопросы?

— Я так понял, что у меня что-то не так со зрением?

— Оно у вас устроено иначе, чем у подавляющего большинства простых смертных.

— Я об этом уже и сам догадался… — Сотник с усилием потер гладковыбритый подбородок. — К примеру, по ходу дежурств я фиксировал то, чего в упор не замечал мой коллега Зимин…

— Вот об этом и речь. Вы способны видеть то, чего не видят, не улавливают не только люди, даже специально подготовленные, тренированные, такие, как упомянутый вами Зимин, но и самая совершенная аппаратура .

— Неужели другие не видят того же ?

— Обычные граждане никогда не увидят того, что видели, к примеру, вы. Обычные граждане, товарищ Сотник, никогда не узнают о существовании подобных структур и технологий. А если и узнают, то не поверят.

— Могу я задать еще один вопрос?