Андрей Валентинов - Ангел Спартака

— Ревну... Учитель! Я не... не...

— Назови сама.

— Ну... Просто... Не понимаю! Она же некрасивая, разьве что ноги... Не смейся, Учитель! Я понимаю, что человек — это не ноги и не руки, а женшина — тем более. И даже не лицо, так у нее и лицо...

— Если тебя так задело, что чувствуют мужчины, представляешь? Мой брат знал, кого выбрать. Но Я тоже не ошибся, хотя по сравнению с ней, ты — сельская девчонка, не знающая даже, что делать с собственным телом. Как она двигается, а? Только... Ты — Моя ученица, она — просто рабыня. Очень дорогая рабыня. Ты тоже поняла это, Папия Муцила?

— Давно ждешь, Хэмфри?

— Ты точен, как Биг-Бен, Майкл! Падай, я заказал торт «Галуа».

— Лучше бы «Онтроме». Люблю фрукты.

Их губы шевелились, произнося пустые слова, но почти не слушала. Губы лгали — не лгали глаза. Настоящий разговор шел неслышно.

А сразу видно, что братья! И лица похожи, и плечи широкие ткань темную рвут. Только глаза у Майкла не зеленые — голубые, как утреннее небо.

Не только глаза, конечно. Совсем другой он, Майкл, брат Учителя. Похож — но другой. Учитель совсем не изменился, чужая одежда на Нем столь же обычна, как и темный плащ. А вот Его брат... Так и кажется, что под темным пиджаком — сияющая золотом мантия. Царевич. Майкл Великолепный.

Та, что была с ним, присела рядом, молча протянула пустой бокал, улыбнулась...

Нас не представили. Разве обезьянок представляют друг

— Мы только что с премьеры. «Матушка Кураж» Брехта. Не видел, Хэмфри?

'...А на каком языке они говорят? Не на латыни, не на оскском, понятно. Или тут заклятие тоже отменили? То самое — Вавилонское?

— «Матушка Кураж»? Еще увижу, лет этак... через десять. В Восточном Берлине.

— Восточный Берлин? Ну знаешь! Социалистическое искусство, конечно, самое передовое в мире...

Решилась — поглядела на нее, на Самую. Неужели она ничего не понимает?

Заметила! Тонкие губы еле заметно дернулись, опустились веки... Понимает! И кажется, куда больше, чем я. Пустой разговор — просто пристрелка. Лучники и пращники дают первый залп...

— Ах да! Я же вас не познакомил! Прошу любить и жаловать — Марлен. Объяснять подробнее, думаю, не надо?

Майкл Великолепный соизволил наконец вспомнить о своей обезьянке. В этот миг мне почему-то не захотелось быть на ее месте.

Самая оставалась Самой. Привстала, протянула руку в тонкой белой перчатке. Учитель поспешил встать.

— Очень приятно. Кажется... Вы, кажется, в рекламе духов снимались?

Ее рука дрогнула.

— Папия Муцила! — не выдержала я, вскакивая. — В рекламе духов не снималась. А вы... Если хотите секретничать, можете отойти в сторону. Или мы с Марлен отойдем!

— Ого! — Майкл Великолепный удовлетворенно хмыкнул — с какой войны ты привез эту валькирию, Хэмфри?

С той самой, брат. С той самой...

Пристрелка кончилась.

— Меня прислали братья, Первенец. Прислали именн меня, потому, что других ты не станешь слушать, даже Самаэля. Видим дела твои, видим — но не смеем судить, ибо подобное не в нашей воле. Но мы говорим: «Да воспретит тебе наш Отец!» Что ты делаешь, брат? Губишь все, сотворенное Им, след руки твоей — след черной сажи. Разве неведом тебе великий замысел Его? Разве не долг твой повиноваться? Да, люди слабы, их легко искусить, особенно если искушаешь их ты! Никто из нас, сотворенных из огня, не любит их, но они — образ и подобие Отца, они — Его наместники на Земле. Пусть мы считаем, что это несправедливо, что Отец отдал обезьянам то, что принадлежало нам, пусть! Наш долг — служение, брат! Те несчастные, которых ты заставил поклоняться Медному Змию... Что ты хотел доказать? Что каждый человек может нарушить Закон? Они нарушили — но кто был совратителем? А те, кого ты уговорил восстать против Отца? Что ты доказал? Что половина из нас предатели, а остальные — трусы? Даже Габриэль, даже Рахаб? Только не надо говорить, что верные все же нашлись. Думаешь, мне не было страшно, когда мы скрестили с тобой мечи у ступеней Престола? Всем было страшно, брат. Совершенства нет, совершенен лишь Отец, а мы... А ты!.. Тебя уже сейчас называют Супостатом, Врагом Рода Человеческого — и нашим врагом тоже. Теперь же... Хочешь искусить римлян? Хочешь доказать Отцу, что и они способны изменить, что Им задуманное — тщетно? Никто не совершенен, Первенец! Что ты делаешь?

— Защищаю Закон, брат Мой Микаэль Архистратиг. Но ты пришел говорить не об этом, правда?

— Микаэль Тебя ненавидит? — спросила я Учителя. Ведь он тот, с кем Ты скрестил меч!

— Нет! — улыбнулся Он. — Микаэль — единственный любящий меня в сердце своем. Ненавидят другие — те, что клялись в верности Отцу, а потом струсили и не вышли на бой.

— Ты ему дорого обходишься?

Вначале не поняла, не услыхала даже. Не до того было. Ясно стало — только сейчас главное началось. Вначале пристрелка, затем упреки Майкла Великолепного — вроде приступа пробного. А вот теперь, когда бой разгорелся, не услыхать ничего. Отошли братья подальше к дальней стойке, спросили по рюмке чего-то желтого...

Не чего-то. Коньяка, понятно. Быстро вспоминается!

А мы с Самой Марлен за столиком остались. Не извинились даже братья, не снизошли.

— Дорого? — спохватилась я. — Наверно.

— Это только аванс?

Длинная сигарета указывала на то, что белым огнем горело на моей шее. Пустым был ее голос, насмешливым даже, только научилась я уже слушать. «Самую мы уже почти победили». Да не «почти», Учитель!

— А, углерод! — усмехнулась я, за сверкающее чудо дергая (хлипкой застежка оказалась!) — Это даже не аванс, разве так с женщинами расплачиваются?

Мелькнул белый огонек, да и скрылся — прямо под ногами ближайшей парочки. Наступила подошва прямиком на углерод.

…Спокойно говорят братья, неспешно. Зрителей нет, незачем голос повышать. Обидно! О чем бы там речь ни шла, о главном — для меня главном! — обязательно обмолвиться должны. Недаром Майкл Великолепный сразу же войну помянул!

— Кидаться бриллиантами? — Черная сигарета еле заметно качнулась. — Или ты не голодала, девочка, — или голодала слишком много. Так чем он тебе заплатил?

Поглядела я в ее глаза...

Войной, Марлен. Моей войной!

Кивнула, задумалась.

— Каждому — свое. Кому — красивые тряпки гора фишек в казино. Кому — война... Я запросила больше, Папия Муцила: право быть с ним — пока я жива. Красивая женщина может продать свое тело за миллионы, может даже стать королевой — но кто на Земле сможет сравняться с подругой... такого, как Майкл?

Не стала спорить — и расспрашивать не стала. У каждого своя цена. Только вот мало попросила она. «Пока я жива...» Темноволосая Лилит получила Вечность.

Лилит... Лили... Стой!

— Тебя зовут Марлен? А я была знакома с... одной женщиной. Ее звали Лили, она пела песню...