Александр Столбиков - Новый Мир

— «Ишак» — тоже парень веселый, — с готовностью пояснил Кудрявцев. — Но его ручками, ручками до ума доводили. Ночей не спали. И время было. Обзор у него гораздо лучше. Вот нам говорят: скорость. С М-64 «ишак» пятьсот сорок дает, а «По» не на полигоне — пятьсот семьдесят с копейками. При этом По-1 тяжелее «ишака», и на вертикали «ишак» его сделает. И на горизонтали «ишак» лучше. В результате единственное достоинство «По» — скорость. Но по скорости они оба уступают современным машинам. Зато «ишак» хорош в маневре. У него хоть в чем-то преимущество есть, а у «потного» его нет вообще. Ответственно заявляю: в бою «ишак» значительно лучше того, что нам предлагают.

Ильюшин выглядел удивленным. Он слышал про то, что модернизм в этом наркомате порою сочетается с дремучим архаизмом, и то, что помимо передовых людей, думающих на перспективу, здесь немало самых настоящих ретроградов. Но такое мнение об «ишачке» его удивило. Они что, и правда думают на нем в бой идти?

— То есть вы, Александр Владимирович, По-1 брать не хотите и отказываетесь?

— Не только я. Все пилоты не хотят. И немцы тоже. Ладно бы мне одному не нравился. Перетерпел бы. Неудачная машина. Даже первый вариант был лучше. Такое ощущение, что все улучшения сводились к идее испортить машину. Дали бы доводку тем, кто «ишак» до ума доводил, возможно, взяли бы. А так категорическое нет.

Ильюшин энергично потер лоб. Как конструктор он прекрасно понимал Кудрявцева. Но в данном случае он выступал как представитель авиапромышленности, а это заставляло смотреть на проблему с совершенно иной стороны.

Авиапром был огромной и прожорливой махиной, неустанно пожирающей деньги, ресурсы и человеко-часы. Притом все самое лучшее, сливки того, что могла предложить объединенными усилиями страна. Только лучшие заводы, самые профессиональные рабочие, станки, купленные за огромные деньги за рубежом, металлы и материалы, за качество которых изготовители отвечали в прямом смысле головой. Наконец, самые умные мозги, с той же мерой ответственности за конечный результат работы. Каждый поставленный на поток самолет был плодом долгой, тяжелой и очень дорогостоящей работы тысяч людей, результатом компромисса и многочисленных согласований. И главное — он был вписан в план, на него были уже запланированы и утверждены будущие траты, производственные мощности, заводы и работы КБ. И зачастую оказывалось, что гораздо проще принять на вооружение неудачную машину, доведя ее до ума в процессе серийного производства, нежели срывать и перекраивать весь план общего авиастроения.

Как конструктор, Ильюшин понимал претензии моряков. Как администратор государственного масштаба, видел, что они могут вызвать сбой в отлаженной работе авиапромышленности, которая и так работала в авральном режиме, на пределе прочности, а в самом ближайшем будущем должна была превзойти и его, резко сменив номенклатуру продукции и кратно увеличив объемы выпуска.

Он думал, все так же потирая виски широкими ладонями, знакомыми и с золочеными перьями представительских авторучек, и с отполированными бесчисленными прикосновениями рукоятями инструментов. Думал, хотя думать здесь в общем было уже не о чем. Авианосные силы были слишком малочисленны и потребляли слишком мало самолетов, чтобы промышленность могла позволить себе пойти на риск срыва плана. Следовало лишь наиболее доходчиво и дипломатично донести до них эту простую истину. Так, чтобы Кудрявцев хорошо понял и остановился на краю, к которому подошел опасно близко.

— Товарищи моряки… — начал он.

— Вопрос не праздный, — Самойлов вставил слово в паузу так ловко, что это выглядело как естественное продолжение разговора. — Сергей Владимирович, давайте я объясню, в чем проблема. Тут вопрос не столько в самом самолете…

Кудрявцев одним взглядом поблагодарил наставника. Самойлов был совершенно не обязан вмешиваться в разногласия палубников и самолетостроителей. Более того, это вмешательство для него было просто опасно, силы и вес зубров авиастроения, вхожих лично к Сталину в любое время, и представителей новорожденных авианосных сил были заведомо неравны. И все же Самойлов тратил время, силы и авторитет, по мере сил выводя ученика, подчиненного и друга из-под удара.

— Видите ли, в чем дело, — продолжал тем временем Самойлов, — в обычных условиях проблему порешали бы в обычном порядке. И я первый укоротил бы… энтузиазм товарища Кудрявцева.

Упомянутый товарищ заерзал на стуле, но сдержался.

— Здесь вопрос в другом. Предположим (только предположим!), что у нас с англичанами вышла… напряженность.

Ильюшин легким кивком дал понять, что оценил стиль собеседника. Предполагаемое и ожидаемое мероприятие перешло из разряда интересной идеи в стадию конкретного планирования, и круг посвященных естественным образом расширился. Конечно, как помощник наркома авиастроения, Сергей Владимирович был осведомлен о грядущей операции. Но печальные события второй половины тридцатых привили советским ответственным руководителям очень высокую культуру молчания. Поэтому Ильюшин не мог не отдать должное иносказанию Самойлова.

— Предположим также, что эта… напряженность потребовала от нас, как завещал нам великий Вождь и Учитель мирового пролетариата товарищ Ленин, перенести войну на территорию империалистического противника. В этом случае у каждого рода вооруженных сил будет свой враг. На суше, на море и в воздухе. А у авианосцев работа будет очень специфичной.

Ильюшин склонился вперед, сложил пальцы в замок и утвердил на них тяжелый подбородок в предельно сосредоточенном внимании.

— Что такое авианосец? — продолжал меж тем Самойлов. — Это не просто плавучий аэродром. Это еще и очень подвижный аэродром. И в этом принципиальное отличие и особенная сила авианосного корабля. Мы с вами знаем, что успех действий авиации зависит во многом от аэродромной мобильности. А с этим всегда проблемы. Авианосец же может просто сняться с якоря и приплыть в нужное место. Таким образом, имея хорошие авианосцы, мы можем не просто добавить к составу ВМФ еще несколько кораблей. Мы можем сильно разнообразить свои возможности по воздушным операциям, притом как собственно на море, так и против берега.

— Сомнительно, — заметил Ильюшин. — Слишком мало самолетов на ваших кораблях. Счет идет на десятки. Если же случится… хммм… напряженность, то в воздухе будут биться сотни и тысячи машин.

— Так и есть, — не стал спорить Самойлов. — Но эти несметные тысячи будут привязаны к своим площадкам. За ними будут следить шпионы, воздушная разведка и радиолокация. А наши десятки смогут работать, как скальпель, — при необходимости они исчезнут в одном месте и появятся в другом. Неожиданно для противника.