Валерий Елманов - Крест и посох

— Молись своим идолам в остатний раз, волхв, — прошипел Глеб, растягивая грядущее наслаждение от убийства врага.

— То не мне, а тебе впору молиться, коли не забыл еще, — внимательно глядя на зашевелившуюся в углу темноту и сгусток чего-то неизъяснимо мерзкого и отвратного, медленно движущегося к обоим князьям, все так же спокойно заметил Всевед.

Появившееся из мрака существо, напоминающее собой то ли студень, то ли туман, то ли кисель, между тем остановилось, выбирая свою будущую жертву.

Какое-то время оно будто колебалось, но наконец определило свой дальнейший маршрут и медленно поползло по направлению к лежащему Константину.

— Оглянись, княже. То за тобой пришли, — указывая посохом на сгусток, почти насмешливо сказал старец.

Глеб осторожно скосил глаза в указываемую Всеведом сторону, опасаясь какого-либо неожиданного подвоха, но увиденное столь сильно потрясло его, что он забыл о старике, расширившимися от ужаса глазами глядя на приближающуюся мерзость, но, по счастью, не к нему, а к его брату.

— Лжешь, волхв, — хрипло выдохнул он, но едва вновь вскинул взгляд на Всеведа, чтобы с торжеством посмеяться над ошибкой старого глупца, как острие посоха уперлось в грудь князю, необычайно легко, подобно ножу, взрезающему масло, вспороло несколько стальных добротных звеньев в кольчужном плетении и с противным хрустом углубилось меж ребер.

— Ах ты… — успел пробормотать князь, но был свален решительным толчком тыльной, тупой стороны посоха прямиком к стопам своего брата, тем самым уравняв свои и Константиновы шансы на погибель.

Чтобы избежать соприкосновения со страшной тварью, Глеб попытался вскочить на ноги, но неудачно оперся левой рукой и, поскользнувшись на пристывшей лужице слегка запекшейся крови брата, растекшейся на земляном полу, растянулся во весь рост, широко взмахнув руками и оросив кровавыми брызгами кошмарное существо.

При попадании живительных капель оно на мгновение замерло, но тут же, значительно стремительнее, чем раньше, протянуло вперед свои сгустки-щупальца. Однако на сей раз объект его охоты изменился, и оно коснулось ими Глеба.

Тому подобное прикосновение придало силы, и он попытался было вскочить на ноги, но на мече, рукоять которого по-прежнему крепко сжимала его правая рука, устойчиво покоилась левая ступня волхва, а тупой конец посоха продолжал упираться в грудь князя, на корню пресекая все попытки убраться подальше от этого страшного места.

Буквально через несколько секунд упорного сопротивления место это оказалось попросту гибельным для Глеба, ибо существо уже окутало до половины его левую руку, и мертвенный холод, мгновенно сковавший ее, продолжал упорно ползти все дальше и дальше, приближаясь к сердцу.

— Врешь, волхв, — вновь почти беззвучно прошептали губы князя. — Это за Константином пришли, токмо ошиблись малость.

Его глаза продолжали оставаться широко раскрытыми, до самой последней секунды тая в себе отчаянную полубезумную надежду и веру в правоту сказанного.

Всевед ничего не ответил, ибо был занят другим.

С необычным для почтенного благообразного старца проворством он отложил посох в сторону, осторожно ухватил ноги Константина и переместил их, насколько позволяли цепи узника, чтоб между ними и головой Глеба образовалось пространство.

Затем все так же быстро он поднял огромный пук смоляных факелов, лежащих возле Парамона, умершего от ужаса при виде страшной твари, и зажег их все разом от торчащего в стене.

Продолжая стремительно, далеко не по-стариковски двигаться, он с силой воткнул в землю зажженные факелы, ограждая с трех сторон полностью поглощенного мерзким студнем Глеба.

— Плат мне метни! — зычно крикнул он Доброгневе, подскочив к подножию каменной лестницы.

Та послушно бросила отданное ей Всеведом полотно, но едва она — ох уж это извечное женское любопытство — попыталась войти и даже сделала уже шаг вниз, как была остановлена властным воспрещающим окриком Всеведа.

Немного поколебавшись, девушка хоть и с большой неохотой, но тем не менее все же повернула обратно к лестнице.

Волхв же продолжал ждать, ибо если с трех сторон факелы надежно ограждали дальнейшее продвижение мерзости, хоть и не причиняя ей видимого вреда, но перекрыть ей путь к отступлению Всевед еще не мог, ибо из угла, будто из ящика Пандоры, продолжали валить гадкие, издающие страшное зловоние студенистые кольца.

Наконец чудовищное порождение Хаоса, жадно поглощавшее свою долгожданную добычу и норовя как можно быстрее высосать малейшие признаки жизни из самых последних клеток человеческого организма, выползло наружу целиком, позволяя Всеведу воткнуть четвертый факел между студенистым аморфным телом и угловой стеной.

Затем волхв не мешкая схватил плат и, развернув его, накинул поверх копошившегося клубка.

Сразу стало заметно, что там, где полотно коснулось твари, шевеление и копошение стало происходить значительно интенсивнее, больше напоминая конвульсии и отчаянные судороги существа, пытавшегося выбраться из-под него как можно быстрее.

Однако полотно это, несмотря на кажущуюся легкость и непрочность, словно тяжкая чугунная плита навалилось на тварь, крепко удерживая ее под собой.

Волхв подобрал свой меч и, тщательно примерившись, рубанул поперек полотна. С мягким всхлипом, тяжело и надрывно вошел клинок в аморфное тело.

Но, странное дело, после того как Всевед вынул его из рассеченного надвое студня, ни один даже самый зоркий глаз не заметил бы на полотне и следа от разреза. Удивительная ткань вновь единым целым куском продолжала давить на все интенсивнее пульсировавшую под ней гигантскую амебу.

Еще удар, и еще один, и еще, но тут от неловкого движения Всеведа ближайший к нему факел потух, и в мгновение ока извивающаяся в эпилептических судорогах нежить в своем отчаянном последнем прыжке метнулась прямо на волхва.

Если бы тот увернулся или отступил в сторону, то оно бы просто уползло, но служитель воинственного славянского бога не мог, не имел права выпустить его и принял бой.

Это была страшная сеча, и изъязвленный зеленой кровью твари заветный меч почти тут же покрылся несмываемыми пятнами ржавчины, на глазах сжирающей благородную сталь.

Задыхаясь от зловония, Всевед из последних сил продолжал рубить аморфную массу, которая из-за своих ран давно утратила былую неуязвимость.

Даже получив свободное пространство, она сумела лишь отползти подальше, в другой противоположный угол, с трудом волоча за собой посох Всеведа, прочно застрявший в ее теле.

Застыв там, она продолжала злобно пульсировать, ожидая, пока не стянутся раны и у нее вновь появится возможность бесследно исчезнуть.