Дмитрий Щёкин - Страна городов

Через три часа он уже был снова у своей сгоревшей палатки. Из компьютеров он достал винчестеры, и заменил их на бывшие у него в запасе девственно чистые, с прописанными на них управляющими программами. Готовил на непредвиденный случай — вот он и пришел. Винчестеры с компьютеров, пережившие пожар, с возможно оставшимися записями, многократно обернутые в целлофан — упаковку его он беззастенчиво позаимствовал в разгромленном лагере, нашли приют неподалеку от палатки, будучи тщательно замаскированными под корнями приметной сосны.

Пришедшего проверить состояние работ руководителя археологов встретил трясущийся, обгоревший субъект, в не слишком вменяемом состоянии — наш знакомый гнуснопамятный Вадим Романович Игольников. Доктору наук он скормил дезу о том, что в момент между двенадцатью часами и шестью — точнее он не помнит, в палатку ударила, возможно, шаровая молния, после чего он на долгое время потерял сознание. Аппаратура, пораженная разрядом, подтвердили его слова — про молнию. На расспросы о том, где группа школьников, которая помогала ему, он с трудом припомнил, что кажется, их старший Дмитрий Сергеевич собирался срочно уезжать, так как кончились деньги и его вызывают в районо, где он трудится. Лагерь туристов осмотрели, признаков бегства или катастрофы не обнаружили и приняли версию об организованном возвращении школьников по местам жительства.

Приехавшим осенью на остров сотрудникам местной милиции, расследовавшим по поручению затонских коллег происшествие было сообщено о необнаружении следов, о убытии домой со слов местных жителей. Археологов тормошить никто не стал. Так дело об исчезновении группы осталось незакрытым, не успев открыться. Тем более, что тел школьников и взрослых не обнаружил никто.

После торжественного обеда, по методе Эльвиры, происходит помывка прибывших в бане. Если для «старичков и старушек» из племени Ночи это уже ритуал и даже — нешуточное поощрение, типа — внеочередной поход в баню надо еще заработать в поте лица, что бы было что смывать, то для новеньких… пришлось пригрозить страшным гневом богини Гигиены, и умаслить народ перспективой получения первых поощрительных украшений. Украдкой интересуюсь у Эли, не весь ли уже уральский хребет просеяли на предмет поиска золотишка для их цацек, но она снисходительно поясняет, что осталось еще много.

Ну, если так-то ладно, пусть получают «голду» за каждую помывку, и скоро они у нас будут напоминать новых русских, пардон — новых кроманьонов, по обилию золотистых бирюлек в разных местах организма. Потом — пошьем им малиновые набедренные повязки, мамонта приручим, выстрижем ему на лбу трехлучевик в круге — и можно в Москву конца двадцатого века, на экскурс в девяностые. За местных сойдем точно. Лишь бы мамонт на проспекте Мира не нагадил… Представляю картину появления у ресторана Метрополь мамонта с последующей его парковкой, и чинный заход своих учеников в зал… в виде аля натюрель — с пальмами, щитами, в золотых подвесках и меховом прикиде… малинового цвета… тихонько прыскаю в кулак, Елка интересуется причиной. Рассказываю. Хохочем вместе. Ребята встревают насчет похохотать — с намерением присоединиться. Уже Елка рассказывает обществу мой глюк, уточняя, что по весу одних браслетов на наших подругах можно заказывать персональный ЧОП для охраны их тушек — иначе утащат вместе с бренной тушкой носителя килограммов драгметалла. Ржач становится общим. Пересмеиваясь и подначивая друг друга, народ собирается к вечернему костру. Скромно во вторых рядах рассаживаются новенькие. Впереди — моя гвардия — атланты. В двух словах объяснив смысл предстоящего действа как обряд, на «сцену» выплывают Ромины красотки во главе с художественным руководителем. Инструментов добавилось, и — о чудо, Лада горда вышагивает с новенькой скрипочкой. Эля тихо шепчет:

— Это ей Рома подарил!

— А она играть-то умеет?

— Все равно не поверишь. Слушай.

У части артисток в руках натуральные кастаньеты, смотрю даже медные тарелки и треугольник в наличии, ну, и конечно — барабаны…

Народ тихо шушукается, кряхтит, усаживаясь поудобнее… чисто зал консерватории перед выступлением всемирно известного, очень, очень знаменитого маэстро. Молчим. Пауза становится напряженной, вот — вот начнут шушукаться снова. Но… Роман поднимает медленно руку со смычком, и с подъемом руки, медленно-медленно набирая темп, из-за наших спин раздается рокот… кажется — что то типа турецкого барабана. И в ритм Болеро незаметно попадают, нет, не попадают, просто падают души сидящих у костра. Тот кто слышал это произведение в настоящем концертном зале согласится со мной — это забирает. Это — что-то. Что ж тогда говорить о влиянии этой музыки на первобытных! Мы и сами, избалованные качеством звука и обилием слышанного, сидим, притихнув, подавленные нарастающим грозным ритмом. Лада ведет мелодию второго голоса, не сбиваясь, поддерживая основную, ведомую ее учителем. Тема, в нашем времени исполняемая духовыми, прекрасно слушается в обработке Финкеля и на скрипке. Барабаны не стучат — они ревут, выводя мощный ритм за пределы атмосферы, куда-то в предвечную высь. Магия в чистом виде.

Кончается Болеро. И… вечер сюрпризов не закончен. Роман берет гитару… Следом, после малого перерыва, грянуло Фанданго! Так вот зачем делались кастаньеты! Их треск тоже сливается, как и рокот барабанов в один слитный звук, накрывает и уносит за собой. В освещенный круг врываются Лена и Ирина, и начинают танец. Движение юных девичьих тел завораживает не меньше музыки… тряхнуть, что ли стариной? Ребята прихлопывают в ладоши, с каждой секундой громче и громче — это уже как один человек, сопровождает мелодию ударами ладоней все племя. А, была — не была, вскакиваю, и в меру своих скромных сил, сопровождаю танец девчат, стараясь оттенять их огненные па. А искры костра взмывают к небу, и обвивают танцующих. И мы, танцуя, улетаем в жаркую испанскую ночь, и во все этой ночи никого, только мы и мелодия, несущая нас.

Кончается музыка. Мы обессиленно падаем на щебень. Мдя. Сам от себя не ожидал — закружило. И вот, поди ж ты, ни капли усталости. Наверно эликсир подействовал.

Смотрю на окружающих. Оркестрантки — довольны. Блаженствуют в лучах славы. Мои ребята никогда не чурались прекрасного, но их реакция попроще. Племя Ночи, из числа не участвовавших в оркестровой группе — просто лучатся удовольствием — знай мол, наших! Им — не внове слушать, просто наслаждаются. А вот дети мамонта и кремнеземовые наши… понятно — культурный шок в тяжелой форме. Вождь подползает к нашей Маде, и с переводом Эльвиры — она лучше всех общается с неандертальцами, сразу на вербальном и невербальном уровне, просит ее простить их за дикую выходку утром, говорит, что теперь понимает, почему их называют детьми Ночи — раз Ночь так благоволит к ним и дает такую магию, от которой слышишь поступь мамонтов по степи, бег стад бизонов при кочевье, рев смилодона на охоте… Э, дружок, да ты поэт, однако! Понять его можно — он тоже художник, только работает по камню, значит, тонко способен чувствовать искусство.