Попова Александровна - Пастырь добрый

— А как кельнские дети помешали вашей свободе? Скажи теперь, для чего было нужно все это?

— Не для «чего», — исправил тот еще тише, — а для кого. Для тебя. Это мог быть кто угодно, дети, кошки, трубочисты — дело не в них. Дело в тебе.

— Расскажи, — не потребовал — попросил Курт; чародей осторожно вдохнул, тихо застонав, когда истрепанное в лохмотья тело все-таки шевельнулось.

— Ты слишком во многое успел влезть, мальчик из академии, — пояснил он снисходительно. — Слишком многое успел натворить, слишком многим сумел перейти дорогу… слишком многое сумел для сопливого выпускника… Каспар, его неудача в Таннендорфе — это был повод присмотреться. Не спрашивай, где он, я не знаю; я лишь знаю о нем . Твое прошлое расследование — вот основная причина. Ты никто, пустышка, не умеешь ничего — ты просто человек, однако слишком необычный человек.

— Чем же?

— Смешно, что в твоей академии это прозевали… — болезненно усмехнулся чародей, вновь подняв взгляд к нему. — Ты видишь, что другие не видят. Ведь ты замечал это, не так ли? Бывали и проблемы с твоим начальством из-за этого, наверняка… Ты видишь птицу на ветке, потом — кота у дерева и из этого делаешь выводы о том, что по соседству рухнул дом… и оказываешься прав… И сегодня — как ты сумел понять, кто перед тобой, когда направил оружие на напарника? Ведь указаний, явных, неоспоримых — их не было… Инквизиция начала привлекать к себе тех, кого раньше убивала, и это сделало ее сильнее, и с каждым годом ее мощь все растет; а если такие, как ты, это нечто, подобное таким, как мы? если все твои успехи до сих пор — не случайность, а закономерность? если это — не воспитанная академией способность к прямой логике, а — твой дар, склонность, талант, все равно…

Он умолк, устало переводя дыхание, тихо постанывая от боли в переломленных ребрах; Курт выждал полминуты, сидя молча и неподвижно, и, наконец, уточнил:

— Вы хотели это проверить? Свою теорию о моих способностях? Подставили именно Финка, чтобы именно я точно занялся именно этим делом? а после следили за тем, смогу ли я из неявных и рваных следов составить верное истолкование событий?

— В тебе не ошиблись, — чуть заметно улыбнулся тот. — Я это и сейчас вижу… Это ты — человек-unicus, парень… Ты ходячая интуиция; ты видишь дело там, где его не должно быть… А кроме того, ты необычайно вынослив для просто человека, вот вторая причина, по которой — вне зависимости от того, оправдал ли бы ты наши ожидания — от тебя следовало избавиться. Сегодня ты подтвердил и это предположение. Отвечу похвалой на похвалу — до сих пор не понимаю, как ты смог от меня вырваться …

— Id est [135] то есть (лат.). , — подвел первый итог Курт, — все это вообще не имело никакой иной цели? Только я?

— Ты в первую очередь. Уничтожить человека, сумевшего пережить удар мага такого класса, с каким ты столкнулся в прошлый раз…

— Мельхиор?

Искусанных в мясо губ коснулась мимолетная усмешка.

— Стало быть, проболталась девчонка… Сегодня я ее понимаю… Да, он самый. Я до сих пор не слышал о тех, кто выжил бы после этого. Возможно, такие и есть, просто мне о них не известно; и ты не жди от меня слишком многого — как ты верно сказал, я не главный «в нашей компании». Мне всего не говорят. И как сегодня стало ясно — не зря…

— Ты знаешь о Каспаре, о Мельхиоре… — мгновение Курт молчал, за эти доли секунды решая, следует ли высказывать свои догадки и чего может стоить его ошибка, и осторожно спросил: — А Бальтазар?

Чародей ответил не сразу, глядя на него пристально, с легкой долей потерянности, и, наконец, произнес тихо:

— Ответишь и мне на вопрос? Ведь я теперь уже ничего и никому не смогу рассказать… О нем — ты откуда узнал?

— Я не могу ответить, — возразил Курт ровно, подавив в себе желание вздохнуть с облегчением. — Однажды Каспар вот так же сидел над телом умирающего следователя Конгрегации, думая, как ты, как я сейчас. Он ошибся, и тот, перед кем ему вздумалось откровенничать, выжил. Посему — я тебе не отвечу. А ты — готов ответить?

— Мне нечего сказать. Я не знаю его.

В голос окровавленного человека вновь вернулось напряжение, почти вернулся страх, когда Курт повернул голову, глядя в его единственный глаз…

— Я не знаю его, — повторил он с усилием. — Это правда, ты сам должен понимать — я, в конце концов, просто исполнитель, я не могу знать все…

— Я верю, — кивнул Курт. — Вижу. Это правда.

— Я лишь слышал о нем — как и о прочих двоих; о них знают, как знают о Папе или Императоре, о том, что они есть, не видя их… Кто-то видел, кто-то говорил, кто-то общался; кто-то — но не я… Я их не знаю…

— Хорошо, я верю, — успокаивающе повторил Курт, когда тот зажмурился, вцепившись снова в изгрызенную губу, ссаживая и без того содранную зубами кожу; в груди что-то клокотнуло, и чародей хрипло выдохнул, сдерживая кашель и содрогаясь всем телом.

— Минуту… — выдавил он с шипением. — Дай минуту…

— Передохни, — дозволил Курт, — а пока говорить буду я. Если я точно тебя понял, тебе надо лишь подать знак, что я все говорю верно. Ergo. После дела фон Шёнборн вас заинтересовал некий следователь, по вашему мнению, слишком дотошный либо обладающий не совсем сверхъестественной, но и не слишком обычной способностью к собственно следовательской работе. Иначе говоря, обладающий чутьем, развитым несколько выше обычного. Все верно?.. Верно, — сам себе кивнул он, уловив едва заметное движение закрытого глаза. — Я вмешался в ваши дела дважды, дважды сорвал ваши планы — когда не дал Каспару устроить провокацию в Таннендорфе и когда помешал некоей личности под именем Мельхиор заполучить в свое распоряжение сильную и преданную соратницу и ее дядюшку с его большими деньгами и связями. В процессе этого дела вам стало известно, что я странным образом устойчив к… так скажем, всякого рода сверхъестественному воздействию — об этом Мельхиору рассказывала графиня фон Шёнборн, чьи забавы не многие смогли пережить, а после это увидел и он сам, когда я устоял под его… как ты это назвал? удар … под его ударом. Итак, выпускник, в активе — всего два расследования, но оба — серьезные, оба проведены слишком хорошо для выпускника, оба сильно испортили вам жизнь, посему вы стали опасаться, что, если так пойдет и дальше, работать станет решительно невозможно. Стало быть — устранить следователя. Но, если я верно тебя понял, вместо того, чтобы просто убить, вы хотели попутно удостовериться в правильности ваших выводов. Так?.. Соорудили дело, на которое я должен был обратить внимание, и подбросили несколько зацепок; если вы правы, я должен был их увидеть, если нет — то нет… А если нет? Если бы я не оправдал ваших подозрений? И вообще — насколько важной была вся затея с флейтой? Она в самом деле была нужна? Для чего? Можешь ответить сейчас?