Лев Портной - Хроники похождений

Я вздохнул и почувствовал ту особенную свежесть, которой пропитывается ночной воздух вблизи больших и чистых водоемов. Я находился на набережной, волны Траумзее плескались, перешептываясь с гранитным парапетом. Отражение луны, подернутое рябью, играло на воде. Чуть поодаль покачивались на волнах холодные отблески фонарей.

Я огляделся по сторонам, соображая, куда бежать теперь — влево или вправо. Любой выбор таил неизвестность, я не знал, точнее, не помнил этого города. Нервы мои натянулись до предела, я ожидал появления преследователей в любую секунду, но не знал, на что решиться. Однако проулок, через который я скрылся, пустовал, даже Развилихин не торопился, его конь так и фырчал в одиночестве. На мгновение я обрадовался, решив, что оторвался от неприятелей, но вдруг понял, что попал в ловушку!

Видимо, никто и не собирался меня преследовать, потому что я находился на полуострове и мне попросту некуда было деться. Я загнал сам себя в западню, и самое обидное было то, что это была та самая западня, о которой предупреждал меня Половецкий. Царство ему небесное, да простит меня Главный Повар! Ну, скажите на милость, кому надо за мной гоняться, когда выйти из этого города я смогу не иначе, как через ворота крепости Шлосс-Адлер?! Правда, оставалось еще озеро. Но и водные пути наверняка просматриваются с маяков. Я бы мог бежать по воде, если бы сумел немедленно нанять какое-нибудь суденышко. Несомненно, к утру городские власти успеют пообещать каждому лодочнику вознаграждение за мою поимку.

Я зажмурился и некоторое время стоял, раскачиваясь с пяток на мыски и размышляя, не набраться ли наглости и не попросить ли Развилихина о еще одном одолжении. Пожалуй, он мог бы вывести меня из Траумштадта под полой своего плаща. Скорее всего, он счел бы мою просьбу беспардонной, но в моем положении терять было нечего, а о тонкостях этикета даже думать не хотелось.

Готовый отправиться назад, в полутемный проулок, на поиски затерявшегося во тьме упыря, я открыл глаза и обнаружил, что за те несколько секунд, пока стоял зажмурившись, все вокруг странным образом изменилось. Нет-нет, Траумштадт стоял на месте, и я находился все там же — на набережной у выхода из проулка. Но теперь что-то дурманящее появилось в шепоте волн, толкавшихся в парапет. Поневоле начал я вслушиваться в бесконечные всплески, словно рассчитывал разобрать что-то вразумительное в этом шуме. Туман, спустившийся внезапно, стелился над водой и, перевалившись через гранитные плиты, подползал к моим ногам. Я опять зажмурился и встряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. И вдруг в шепоте волн разобрал свое имя:

— Серж… Серж, — звали меня из темноты.

Я открыл глаза и увидел черную карету; четыре лошади черной масти переминались, цокая копытами, скудный свет фонаря, смешавшись с туманом, окутывал экипаж в золотистую дымку. Ни скрипа колес, ни лошадиного топота я не слышал, и смутные подозрения пришли мне на ум. Дверца кареты приоткрылась, я увидел женский силуэт. Фигурка в голубеньком платье наклонилась вперед и позвала:

— Серж… Серж…

— Аннет! — вскрикнул я и тотчас поправился. — Валери! Лерчик!

Не раздумывая, бросился я к экипажу, она подвинулась, я нырнул в черный салон кареты, обнял и прижал ее к себе, она прильнула ко мне и замерла.

Да, это была она! Это была та самая женщина, которая свела меня с ума! С которой я провел два безумных месяца в добровольном заточении, сперва устроив дебош с пожаром на приеме у бургомистра в Меербурге! Это была та самая женщина, которая единственным взглядом покорила меня, пораженного амнезией! Это была та самая женщина, из рук которой я безропотно принял воду забвения. С этим напитком, как видно, мы переборщили, я даже имя ее забыл, чем не преминули воспользоваться политические авантюристы и сделали меня пешкой в своих играх!

Это была она, моя Лерчик!

Но, боже мой, что с нею сталось?!

Из красавицы с живым взором и чарующим румянцем она превратилась в изможденную женщину, и даже представить было страшно, какими испытаниями изнуренную. Немудрено, что ее слова я едва различил из-за шепота волн, ее голос был слишком слаб. Лицо осунулось, щеки впали, под глазами чернели круги. Я боялся неосторожным движением повредить ее кости, столь хрупкими они казались на ощупь. Кожа истончилась настолько, что оставалось удивляться, как это она не разорвалась, особенно на сгибах.

Между тем возница закрыл плотнее дверцу, через мгновение послышался свист кнута, экипаж тронулся.

— Лерчик, Лерчик, солнышко мое, — прошептал я. — Что с тобою стряслось? Где ты была все это время?

В ответ едва уловимым движением качнула она головой и сильнее прижалась ко мне, так и не вымолвив ни слова.

— Лерчик, куда мы едем? — спросил я.

Как-никак я еще не остыл от погони, и неизвестность пугала меня.

И вновь она не произнесла ни слова, а лишь чуть ощутимым движением покачала головой.

— Лерчик, — шепнул я. — Что происходит?

И опять она промолчала, ее пальчики шевельнулись у меня на груди, она погладила меня, успокаивая. Всем своим видом, своими безмолвными жестами она как бы просила отложить расспросы на потом и поверить, что все невзгоды остались позади.

Новая догадка промелькнула у меня в голове. Выходило так, что и меня, и Валери ловко использовали в хитроумной политической интриге. При жизни императрицы князя Дурова сделали своеобразным гарантом исполнения последней воли государыни. А когда она умерла, выяснилось, что августейший внучок ее вперед батьки в пекло спешить не изволят. И все бы ничего, да, видимо, первая скрипка, как назвал князя Дурова Половецкий, вознамерилась играть и тянуть за собой весь оркестр, несмотря на то, что дирижер сломал о колено палочку и бежал со сцены. Понадобилось Афанасия Федоровича убрать, да так, чтобы подозрения не пали на сильных мира сего. И вариант покушения на жизнь князя со стороны ревнивца, обезумевшего от страсти к женщине, подходил как нельзя лучше. Вот тут-то я и подвернулся. Осталось дело за малым: убедить меня в том, что объект моей страсти — это Аннет де Шоней. А Валери на все время интриги содержали где-то в качестве заложницы, а теперь отпустили, позволив меня подобрать, да и убраться подобру-поздорову.

Последняя мысль показалась мне наиболее своевременной. Что толку размышлять о том, кто, как и зачем меня использовал? Хрен с ними со всеми! Думать нужно было об одном: как сбежать из этого города поскорее? К тому же за последние дни я успел перебрать такое количество версий происходящего, что сбился со счета. И меня уже не волновало, какая из них верная, главное, чтобы она предполагала мою жизнь, и желательно на свободе. Но вот в этом-то я сомневался. Валери сидела, прижавшись ко мне, уверенная в том, что все неприятности позади. Но что, если она не знает о происшествии в Шлосс-Адлере?! Что, если она, как и я, пребывает в неведении относительно происходящего?! Наш экипаж приближался к единственному выезду из города, где меня мог поджидать патруль дэвов или гусар. И моя возлюбленная, возможно, не подозревает об этом. Я решил предупредить ее.