Жан-Анри Руа - Битва при Пуатье

Блашер вместо «читай» ставит «проповедуй», и у обоих переводов, одинаково допустимых, есть свои сторонники «Проповедуй» подчеркивает мысль о властном призвании, побудившем Мухаммеда к распространению слова Божия и положившем начало его устной проповеди, которая таковой всегда и оставалась. Предание сообщает нам о настоящей борьбе Мухаммеда с ангелом при его первом появлении, когда тот показал ему длинную полосу шелковой ткани с вышитыми на ней буквами, а Мухаммед в ответ на его приказ прочитать их сказал: «Я не из тех, кто читает», и почувствовал, что завернут в складки этой ткани так безжалостно, что испугался задохнуться». [55]Годефруа-Демомбин поддерживает промежуточную версию, [56]в которой ангел трижды повторяет «читай наизусть!», в то же время яростно встряхивая будущего пророка. Затем он показывает ему чудесную ткань, на которой записано откровение, уточняя, что сам прочитает его Мухаммеду и научит декламировать его наизусть. Вследствие этого Годефруа-Демомбин полагает, что следует отказаться от перевода икра как «читай». [57]

Тогда трудно понять предпоследний стих, прославляющий Бога за то, что он научил человека пользоваться каламом, то есть пером. Было бы удивительно, если бы он отказал в этой привилегии своему пророку.

Как бы то ни было, мы плохо понимаем причины, побудившие мекканцев отвергнуть проповедь, без сомнения, менявшую дух древней религии, наполняя его новым рвением, но с сохранением скрупулезного почтения к обычаям и привилегиям родного города, а о том, во что они выливались в плане материальных благ, Мухаммеду было известно лучше, чем кому-либо другому. Коран сделал Аллаха покровителем караванов. Как отмечает Годефруа-Демомбин, [58]курайшитам потребовалось пятнадцать лет, чтобы осознать это. Следует ли связывать это с издавна отмечаемой преданием враждебностью Абу Лахаба, дяди Пророка, который без конца досаждал последнему и чинил ему неприятности с тех самых пор, когда тот вознамерился обнародовать свое послание? По одной версии, Мухаммед поручил Али пригласить на трапезу сорок человек и, как следует накормив и напоив их, поднялся, чтобы обратиться к ним с речью. Тогда Абу Лахаб поспешил объявить: «С самого начал ваш товарищ околдовал вас». Присутствовавшие разошлись прежде, чем Мухаммед успел сказать хоть слово. [59]

Другой текст изображает Мухаммеда, испускающего призывный клич «О друзья!». Курайшиты собираются и спрашивают его, в чем дело. Он отвечает: «Что подумаете вы, если я объявлю вам, что сегодня утром или вечером к вам нагрянет враг? Поверите ли вы мне?» – «Разумеется». – «Хорошо. Я предупреждаю вас, что вас ожидает ужасная кара!» – «Отправляйся к дьяволу, – кричит ему тогда Абу Лахаб, – ты что же, для этого нас созвал?». [60]Мы видим, как этот мстительный дядя следует за Мухаммедом на базар и на собрания, где тот желает проповедовать свою веру, и кричит присутствующим: «Не слушайте! Это лгун из сабиев!». Он доходит до того, что швыряет в своего племянника мусор, в то время как тот исполняет положенную молитву перед Каабой. Отсюда и жуткая кара, обещанная ему в потустороннем мире Кораном: он будет жариться в вечном огне, а его жена с веревкой из жил на шее будет подбрасывать дрова.

Однако было бы удивительно, если бы одному человеку удалось настроить большую часть своих современников против новой религии, если бы в ней самой не было принципиально неприемлемых элементов.

Как мы уже видели, первые верующие принадлежали к семье и непосредственному окружению самого Мухаммеда. Однако может быть, неправильно видеть в кружке близких ему людей ту самую аудиторию, на которую он рассчитывал: известно, что он принимал обращавшихся в ислам рабов и чужестранцев. Имеется упоминание о нескольких вольноотпущенниках, примкнувших к нему не только в силу отвращения к своим прежним хозяевам-язычникам, но главным образом потому, что в большинстве своем это были иноземцы, нередко христиане или иудео-христиане. Пример тому – абиссинец, известный Билал ибн Рабах, купленный Абу Бакром, чтобы впоследствии исполнить свою роль первого мусульманского муэдзина. Известно также о двух иранцах, сыне иранца и абиссинки, нубийце и др. [61]

Все они были молодыми людьми, и их частые визиты, конечно, не способствовали повышению социального престижа Мухаммеда. Но есть нечто более важное: самые ранние суры твердят о Страшном суде и карах, предстоящих неблагочестивым. Самые суровые – ожидают неправедного богача. Именно поэтому соблазнительно, как это делает Гримм, [62]превратить Пророка в революционера, конфликт которого с привилегированными классами более чем естественен. Однако это значит слишком уж быстро позабыть о том, что сам Мухаммед принадлежал к этим классам и по происхождению, и в результате выгодной женитьбы. Впрочем, окружению Мухаммеда ставили в упрек вовсе не бедность Уотт указывает, что, по крайней мере, один из этих чужестранцев был достаточно богат, чтобы возбуждать зависть мекканцев, [63]в иностранцах их возмущало то, что они были молодыми и незначительными людьми, и у автора данной книги есть веские основания понимать эту формулировку как «лишенные надежной защиты клана».

Иными словами, противники ощущали, возможно, смутно, но не без проницательности, что Мухаммед, сам пострадавший в силу своего сиротского положения от того, что не всегда пользовался покровительством клана, собирается создать религию, в которой община Правоверных вытеснит клан и займет его место. К тому же у него есть возможность дождаться того момента, когда и самой-то мекканской «буржуазии», оседлой и богатой, станет достаточно трудно мириться с клановой системой, порождением нищего номадизма.

Мухаммеда, безусловно, менее проницательного, чем его противники, их враждебность приводила в уныние. Чтобы во что бы то ни стало развеять его, он был готов зайти очень далеко, и у нас есть тому пример – любопытная история с урезанными стихами. Кроме Аллаха, занимавшего ведущее положение в их пантеоне, мекканцы поклонялись трем богиням, которых считали его дочерьми. Они часто клялись этими тремя богинями, и даже первые мусульмане должны были поступать так же. Согласно преданию, Пророк пожелал получить от Аллаха: «что-то, что сблизило бы его и его народ», [64]тогда, после девятнадцатого стиха суры звезды на его губах рождается обращение к верховным богиням, на чье заступничество следует надеяться.

Курайшиты в восторге, и все падают ниц перед Каабой. Но вскоре Мухаммед ощущает, что вдохновлял его в тот момент не Аллах, а Сатана, и решительно исправляет предыдущий отрывок, который превращается в современный стих 23: «Они только одни имена, какими наименовали их вы и отцы ваши». [65]