Жан-Анри Руа - Битва при Пуатье

Европейские исследователи ислама обычно отказываются принимать это предание, которое, как им кажется, свидетельствует о наличии в Коране непозволительного противоречия. Почти все ученые, принадлежащие к арабской традиции, соглашаются с ним. Как же такое могло произойти? Мы не понимаем, почему Пророк отказался от своего стиха, если тот принес ему такой успех и, наконец, приобрел ему столь желанную аудиторию.

Однако все проясняется, если допустить, что реакция публики была равнодушной. Мухаммед осознал, что даже такой важной уступки недостаточно. Для него эта неудача была доказательством того, что подтолкнул его к этому шагу не Аллах, а Сатана.

Эта позиция двусмысленна, но тем не менее абсолютно искренна. С объективной точки зрения, факт обнародования стиха, а затем заявление о том, что его не следует принимать во внимание, так как он продиктован дьяволом, принять сложно. Если устами своего пророка действительно глаголет Бог, то демон может подделать его весть, только если он равен ему по силе, а это уже манихейство. Мы видели, с какой энергией Мухаммед отрицал выдвинутое его противниками обвинение в одержимости демоном. Допустить, что этой злой силой был продиктован один стих, не значит ли дать им основание для таких утверждений, ведь в таком случае ничто не мешает думать, что и все остальные происходят из того же источника? Существует и искушение заподозрить, что на самом деле Мухаммед занял поистине беспроигрышное положение. Он начинает с того, что издает стих, а когда результат выявляет его непригодность, автор оставляет за собой право взять свои слова обратно. Колода оказывается крапленой – как бы ни легли карты, выигрыш обеспечен. Субъективно такая позиция понятна. Пройдя через сомнение и подвергнув свои видения критике, Мухаммед глубоко убежден, что является гласом божества. Как тогда объяснить то, что божественный глагол не воодушевляет людей, и что делать, чтобы этого добиться? Каково бы ни было средство, если люди пойдут за ним, оно будет считаться хорошим, так как именно это послужит доказательством тому, что полученная весть воистину исходит от божества. В результате, вопреки внутреннему убеждению, принимается положение о второстепенных божествах. Толпа остается враждебной. Значит, это не Божьи глаголы, и, чтобы снова обрести их, нужно вернуться к первоначальной идее, даже если после этого придется проповедовать в пустыне.

Здесь действует логика чувства, которая противоречит логике ума, но часто обнаруживается в мистическом опыте.

Если поставить первыми суры 73 и 74, предваряемые формулой обвития, которому подвергался Пророк во время своих экстатических припадков, то уже в них можно распознать основное содержание учения о ритуальных предписаниях, о человеческом долге, о Судном дне, и даже известную формулу: Если Аллах пожелает, а также эпитет хранитель свитков, в применении к Аллаху. [66]

Сура 82 настойчиво твердит о силе и непреодолимости божественного правосудия. Каждое наше прегрешение записывают на небесах писцы-ангелы, которым необходимо учитывать даже мельчайшие атомы добра или зла. Именно поэтому те, кто думают лишь о том, как бы умножить свои богатства, забывают о самом главном, то есть о заслугах и грехах. Здесь Коран демонстрирует высочайшие образцы стиля и мысли, уже полностью содержа в себе основы нового общества, в котором нужно будет помогать себе подобным, освобождать пленников, питать сирот и нищих. Вопреки растущему энтузиазму правоверных, большинство мекканцев встретило эту благородную программу сарказмом, который тяжко ранил Пророка: это лгун, одержимый, вещун, или поэт; над ним насмехались за то, что у него не было ребенка мужского пола.

Около 615 г. враждебность стала настолько острой, что некоторые мусульмане перебрались в Абиссинию. Согласно преданию, там их очень благосклонно принял сам Наджаши, что выглядит странным, так как иудео-христианство, проглядывающее в некоторых стихах Корана, ближе несторианам, чем монофизитам, к которым, как и византийцы, [67]причисляли себя абиссинцы. Как бы то ни было, гонений определенно не было, поскольку к первой группе эмигрантов, включавшей одиннадцать мужчин и четырех женщин, в том числе Османа и его жену Рукайю, родную дочь Мухаммеда, присоединилась вторая и, что еще важнее, третья, состоявшая из двадцати четырех человек. Все это время правоверные Мекки продолжали участвовать во всех традиционных церемониях вокруг Каабы. Они также собирались в своем кругу, чтобы послушать пророчество и, конечно, совершить молитву. Эти собрания проходили в ущелье в предместьях Мекки до тех пор, пока внезапно не появилась враждебная группа мекканцев. Состоялась битва. Зайд бен аби Ваккас ранил одного человека в голову, ударив его верблюжьей челюстью. Это была первая кровь, пролитая во имя ислама.

К этому же периоду следует отнести и знаменитое вознесение Мухаммеда. Будучи очищен ангелом Джабраилом, который снова разверз его грудь и омыл его сердце водой Замзама, Пророк посетил в его сопровождении семь небес: на первом он видел Адама. Евангелист Иоанн и Иисус находились на втором, Иосиф – на третьем, Идрис – на четвертом, Аарон – на пятом, Моисей – на шестом, Авраам – на седьмом. Он поднялся так высоко, что слышал скрип каламов в руках у ангелов, записывающих деяния людей. По другой версии, болееизвестной, мы видим его верхом на Аль-Бураке, быстром как молния животном, занимающем среднее положение между лошадью и мулом, но с женской головой. Постоянно ведомый Джабраилом, он через Хеврон и Вифлеем достигает Иерусалима. Там Мухаммед совершает молитву и так же стремительно возвращается в Мекку. [68]Рассказ об этом необычайном путешествии был встречен всеобщим недоверием и усилил позиции тех, кто видел в Мухаммеде обманщика или душевнобольного. Известно, что он оставил описание Иерусалима. И оно оказалось настолько точным, что евреи были поражены. Даже среди правоверных были те, кто не решался ему поверить. Лишь Абу Бакр был счастлив принять его слова на веру. Изощренная экзегеза различает два путешествия и еще в наши дни задается вопросом, действительно ли тело Пророка перемещалось в ходе этого ночного паломничества или же речь идет о визуальной галлюцинации. Следуя традиции Аиши, [69]Мухаммед не покидал своей постели, но другие утверждают, что как раз в эту ночь искали его, но нашли только утром у входа в дом Умм Хани, которую он тщетно просил не предавать это событие огласке. Коран нам здесь ничего не проясняет, он в этом отношении отличается чрезвычайной сдержанностью, и, чтобы извлечь из него нечто конкретное на эту тему, приходится прибегать к рискованной интерпретации туманных или поэтических пассажей.