Юрий Валин - Львы города Лемберга

- Schneller, die Schweine!, - шипел конвоир.

Воду набирали из пожарной бочки, Петро подавал ведра в вагон, на ногах едва стоял - от свежего станционного воздуха голова бешено кружилась...

Утром лязгнули буфера, покатил чуть полегчавший вагон дальше.

- Похоже, нас уже нет, Питер, - шептал Андре. - Найн ордунг. Наус секртетс.

- Все одно лейчи[6], - ответил Грабчак.

Ни о чем серьезном в голос не разговаривали - провокатор в вагоне наверняка есть, и, видать, даже не один. С бабами перешучивались, перезнакомились - у них тоже смешной интернационал оказался, даже эфиопка имелась, правда, почти "безъязыкая". Голландка, австриячка, две румынки, тихая Сара из Минска, немка фрау Матильда, татарки Зарема. Двое русских: Маша из Смоленска и чванливая Антонина-киевлянка. Наладили баночную почту - по переброшенной нитке жестянку пересылали: горсть кукурузы на картошину меняя. Почтарь, сука, мешки к решеткам наугад швырял, об очередности не заботился.

Петро с другом все чаще о побеге размышляли: стены крепкие, то тайком проверили. Железок чтобы с болтами и досками справиться нет, окно с решеткой и наглухо забито досками - не прогрызешь и гвозди не вытащишь. Поднять бы жесть с пола, да дно вагона проломить. Так ведь нет в узниках согласья: узбеки про волю Аллаха бормочут, поляк, видать, умом двинулся - уверен, что раз отец умер, ему теперь воровство лекарств простят и на волю отпустят.

...Одна из овец сдохла и нестерпимо воняла, воды в бочке не было второй день. Вагон стоял на огромной станции, доносился звук работающих механизмов, мелькал маневровый паровоз.

- Звек[7]? Хде звек муков, Питер? - хрипел Андре.

- Нэма "муков". Муки или мучения. Бес его знает тот звек, не должны же убить, раз фахрен[8].

Девки кричать вздумали что помирают, проходящий мимо по-немецки пригрозил что стрелять начнет...

Пришел все-таки Почтарь. Овцу убирать не стал, зажимая лицо тряпкой, плеснул в бочки по ведру воды. Народ пихался, ныряя в бочку, хлебал горстями, Петро выждал из последних сил, подошел с банкой. Все уже валялись, обессилев от счастья. Грабчак зачерпнул, блаженно потянул жидкость, ни вкуса, ни запаха не чуя.

- Не пить, - пытался подняться Андре.

Петро глянул с удивлением, почуял что ноги подгибаются. Отравили все-таки...

Очнулись заключенные в комнате: койки двухъярусные, даже с тюфяками. Стол, табуреты. В углу дверь: сортир, даже с толчком кафельным и водой в бачке. Головы у всех болели и тихо было, словно оглохли. Но когда ключ в двери залязгал, вздрогнули заключенные. Зашел немец здоровенный, за ним офицер - Петро с трудом узнал того эсесовца что в шталаге об "украинстве" интересовался. Без фуражки и в белом халате эта сволочуга и вовсе низкорослой казалась.

- Versuchskaninchen Mannschaft[9]? - улыбнулся офицер.

Петро понял, что опытами замучают.

Остригли всех, обрили, вымыли из шланга, поменяли лагерные обноски на ношенную, но стиранную польскую форму - Грабчак к странному воротнику не привык - шею натирало. Башмаки так вообще какие-то гражданские выдали, хотя крепкие и вроде как даже размер подобран.

Дней десять, наверное, откармливали, давали спать, и даже днем лежать на койках. Опыты начались, но не очень мучительные: кровь у заключенных брали, температуру и давление мерили, на весах взвешивали, в рот и даже в жопу заглядывали. Прогулок не предусматривалось, только в амбулаторию водили - двадцать шагов по коридору: глухому, без окон, только кабеля по стене тянутся и лампы тусклые светят. Иной раз какие-то громкие сигналы доносились, свет мигал, - Алжирец говорил что как на корабле. Но, скорее, под землей команда "Versuchen" прибывала...

...Обед был простым, но плотным: макароны - миска с верхом, эрзац-кофе по две кружки. Мелькнуло у Петро нехорошее подозрение, и точно - в глазах через пять минут поплыло, соскользнул с табурета...

А очнулась команда "Versuchen" уже на Акне[10].

[1] (нем.) Молчать, свиньи!

[2] (нем.)О, мой бог, ну и свиньи!

[3] (нем.)Назад!

[4] Искаженное немецкое Postkarte - открытка.

[5] Искаженное немецкое sein Ziel - конечная цель, пункт назначения.

[6] Искаженное немецкое Leiche - трупы.

[7] Искаженное немецкое Zweck - цель, смысл.

[8] Искаженное немецкое fahren - везти.

[9] Команда (в спортивном значении) подопытных кроликов.

[10] (нем.) Akne - прыщек, угревой прыщ.

***

Холодно здесь было и дыханья не хватало. Стоило начать работать, как странное удушье распирало легкие, рот распахивался, тщетно втягивая воздух и голова кружилась так, что человека вело из стороны в сторону, и он, теряя равновесие, бился о груз или запутывался в сетке. Но на работу команду "Versuchen" выводили редко, не каждый день, и заключенные сидели в своем блоке, бессмысленно глядя в прорехи брезента, трепещущего на прутьях.

------------ ----------------

Мгновенно всходило солнце, едва мелькнув, ныряло в чернильно-лиловую тьму облаков - буйная пелена неслась над пиками с неистовой скоростью, и смотреть на это безумство даже после двух недель на Акне, было жутко. Всполохи бирюзового сияния разрывали бурлящие облака, ослепляли. Если вспыхивало в зените, немцы оставляли работу, надевали сварочные темные очки-консервы, команда "Versuchen" в своей клетке становилась на колени - лечь сразу всем было негде - и вжималась лицами в холодный пол, набрасывая на головы меха дох и толстые одеяла. Зазевавшийся Немец-Социалист практически ослеп на левый глаз - не любило здешнее Солнце когда на него гости смотрят.

Петро помнил свои первые минуты на Акне, когда очнувшиеся пленники с воем расхватывали стеганые фуфайки и брюки, совали ноги в массивные чуни. Кричал на очумевших узников немец с висящим на груди намордником дыхательного аппарата, на одеяла указывал. А холод пробирал до мозга костей, мысль вымораживал. Блок клетки висел над пропастью, вокруг торчали немыслимо высокие горы-шипы, и взгляд этому ужасу отказывался верить. Не шипы, а "crete-пики-" - позже поправил Андре. Понятно, Грабчак никаких гор и в глаза не видел, разве только на картинках. Здесь, конечно, не похоже - вся земля, насколько глаз хватало, топорщилась иглами как огромный еж. Да и была ли там, глубоко внизу, земля? Взлетал с крыши штабного блока немецкий стрекочущий аппарат с удивительным винтом поперек себя[2]. Кружился над площадкой, вспыхивающей искрами сварки, уходил к ближайшим вершинам, скрывался из вида. Возвращался примерно через десять минут, натужно кренясь и упрямясь порывам ветра, садился. Немцы на миг прерывали работы, смотрели на выбирающегося из открытой кабины отчаянного пилота. Тот махал рукой и все снова работали.

Немцы трудились в три смены, непрерывно разрастались вокруг "пятака" лагеря сварные металлические конструкции, нависали над пропастью новые метры площадки, натягивались сети. Без защиты никак нельзя - почти ежедневно немцы потери несли. Андре говорил: "психик не держать". Не держала, это точно. То немец не с того, не с сего в "ворота" попытается прыгнуть, словно не видя решетки. Другой меховой капюшон откинул, шапку снял, на прожектор аккуратно повесил, да кувалдой себя по лбу - двумя руками, умело. То драки вспыхивали. Как-то схлестнулись: несколько слов, один ударил бригадира обрезком швеллера, мигом подскочили еще двое, повалили, забарахтались, неуклюжие в теплой одежде. Сварщик деловито подтянул шланг, склонился с горелкой... Порывы ветра доносили до блока вонь горящей шерсти и жареного мяса. Бунтовщик дергался, вырваться пытался. Наверное, кричал, но звуки в жужжании заряжаемых генераторов и свисте ветра гасли. Подбежали немцы, что жандармами числились, растолкали строителей, но бунтовщик уже вытянулся неподвижно - брюхо ему насквозь прожгли. Повозились, оттащили к "воротам", отстегнули сетку - и улетел труп землю искать. Должно же хоть где-то дно у пропасти иметься?