Олег Таругин - Товарищи офицеры. Смерть Гудериану!

Короче говоря, комары доставали. Но куда больше доставал периодически накрывающий мой холмик – когда менял направление слабый ночной ветерок – запах. Такой знакомый, тошнотворно-сладкий запах гниющей человеческой плоти. Откуда он брался, я догадывался: у артиллеристов не было времени копать полноценные могилы. И погибших при обстрелах товарищей просто прихоранивали в неглубоких, максимум на штык лопаты, ямах, засыпая сверху землей. Сейчас, в июле сорок первого, все еще искренне верили, что скоро вернутся и перезахоронят павших по-человечески. О том, что ничего этого, увы, не будет, пока никто не догадывался. Как и о том, что подобные захоронения спустя многие десятилетия военные археологи станут называть «верховыми»…

Такой же, только куда более густой запах стоял над разбомбленной дня три назад советской колонной, которую наш отряд обнаружил во время дневного перехода. Несколько грузовиков с противотанковыми пушками на прицепе, трехосный башенный броневик и три танка, съехав с дороги, видимо, пытались укрыться под деревьями, но не успели, увязнув в насыщенной влагой почве и попав под удар пикирующих бомбардировщиков. В том, что порезвились именно «Штуки», можно было не сомневаться: десяток обрамленных пластами вывороченной земли воронок, дно которых уже заполнилось мутной водой, определенно оставили «полусотенные» авиабомбы. Остальные попали в цель. Да и следов от авиационных пулеметов хватало: после бомбометания немецкие летчики несколько раз прошлись на бреющем, добивая уцелевших.

Убедившись, что немцев вокруг нет, мы осмотрели погибшую колонну, хотя никакого смысла в этом в принципе не было. Два «БТ-7» изрешетило осколками от близких разрывов, а «тридцатьчетверка» и вовсе получила прямое попадание в моторный отсек, отчего танк ныне представлял собой фантасмагорическое нагромождение броневой стали со вставшей на дыбы башней, уткнувшейся стволом в землю, да так и застывшей под углом в девяносто градусов к корпусу. Возле бронеавтомобиля, в котором я узнал «БА-10», тоже рванула авиабомба, снеся с погона башню и вдавив внутрь правый борт. Три изрешеченных пулями полуторки и трехтонный «захар» [14]просто сгорели, причем в кузове одного из грузовиков еще и рванули перевозимые снаряды к ПТО, превратив автомобиль в перекрученную ударной волной раму со смятой в лепешку кабиной.

Но горелая и изувеченная взрывами техника – это одно, а вот пролежавшие три дня на июльской жаре трупы – совсем иное. Желто-черные, в лопнувших гимнастерках и галифе, уже мало походящие на людей, но тем не менее остающиеся нашими погибшими товарищами, которых мы не сможем даже по-человечески похоронить…

И еще вездесущие мухи, казалось, слетевшиеся сюда со всех окрестностей. Давящий на нервы мучительный зуд тысяч крыльев. Не знаю, как кому, а для меня облепившие трупы мухи и стали последней каплей. Блевать я, правда, не стал, просто торопливо отошел на наветренную сторону.

После того как пятеро красноармейцев исторгли себе под ноги остатки и без того не слишком обильного обеда, Гурский, выругавшись под нос, поспешил увести отряд обратно в лес. И все равно тот чудовищный запах смерти, словно въевшийся в одночасье в одежду и кожу, преследовал всех нас еще не один час – еще один, кроме запаха сгоревшей плоти, запах войны… этой войны, впрочем, как и любой иной…

Тьфу ты! Сморгнув, я раздраженно потряс дурной головой. Идиот, нашел время для воспоминаний! Еще и таких… жизнеутверждающих, блин! Самое время, ага. Можно подумать, мне и своих воспоминаний не хватает, тех, что с Северного Кавказа привез. Кстати, я ведь так и не успел поручику рассказать, что тоже на войне побывал. Ну, не совсем на войне, конечно, скорее, как это принято называть в моем времени, являлся «участником боевых действий». Короче говоря, «срочку» я фельдшером прослужил, поскольку училище перед самой армией закончил. Когда повестка пришла, особо не сомневался: нужно, так нужно. Сначала на полковом МП, затем при медсанбате и уже перед самым дембелем в госпитале в Моздоке – к счастью, еще до того рокового взрыва в две тысячи третьем. Так что на «боевые» я выезжал от силы раза три. Но и без этого всякого насмотрелся – такого, о чем не то что рассказывать, но и просто вспоминать не хочется. Вообще не хочется. Когда в родной Краснодар вернулся, так в первый год едва с ума не сошел, даже водка не помогала. Особенно когда раз за разом во сне видел, как пацанов на вертушках прямо из боя на сортировку привозят, вместе с «двухсотыми», чтоб дважды технику не гонять…

Взглянув на часы, хмыкнул: что-то поручик задерживается, пора бы ему уж и возвращаться, больше полутора часов прошло. Да и комары, заразы, совсем заели. Жаль, что до изобретения аэрозольных репеллентов еще времени, как… Додумать мысль не успел: сначала метрах в двухстах раздались какие-то крики, и в ответ сухо зашелестел «МП-40» поручика. В ответ бахнуло два раскатистых винтовочных выстрела. Снова автоматная очередь и гулкий «бабах» маузеровского карабина – второй день на войне, а уже научился их различать! Несколько секунд тишины, и опять короткое «тыш-тыш-тышш» трофейного автомата. Вовсе уж короткое, похоже, патроны закончились.

Все, блин, не удалось Николаю Павловичу тихо уйти! Вернее, судя по диспозиции, ушел-то он как раз тихо, но вот на подходе вляпался: то ли преследования не заметил, то ли уже тут на кого-то напоролся. Так, ну и что же мне делать? Впрочем, какая на фиг разница? Товарища выручать, вот что! Как там во второй части «Мы из будущего» говорилось: «Не, хлопцы, вчетвером сюда – вчетвером обратно». Вот именно…

Торопливо рассовав за ремень гранаты и запихнув на немецкий манер запасные магазины за голенища сапог, сполз с холмика, так, чтобы он прикрыл меня от чужих взглядов, и чесанул по кустам в сторону перестрелки. Последние метров двадцать прополз на брюхе по влажной от ночной росы траве, донельзя изгваздав форму. Присмотрев подходящую позицию, огляделся. Еще и луна, зараза, скрылась за облаком – нашла время! И так почти ни фига не видно. Опа, так вот оно что!

Похоже, имеет место как раз второй вариант: на грунтовке застыл мотоцикл с коляской, чуть поодаль – еще один. Фары с натянутыми маскировочными чехлами на обоих горят, освещая происходящее узкими полосками света, за что немцам огромное спасибо. Поручика уже повязали, отобрав автомат: Николай Палыч стоит на коленях, заложив руки за голову. «Ну, это нормально», – как говорил герой еще одного популярного кинофильма. Это мы переживем. Главное, живой. Самое смешное, что фрицы вообще не обращают внимания на окрестности: похоже, решили, что просто взяли случайного окруженца, пусть и в лейтенантском звании да еще и с трофейным оружием. Стоят, курят, обмениваясь короткими смешливыми репликами. Периодически что-то говорят поручику, определенно даже не предполагая, что он понимает, о чем речь. Хм, интересно, что они вообще тут в такое время делают? Вроде ж по ночам они в расположениях сидят, нападений боятся? Может, разведка? Или связисты какие?