Иван Слепцов - Изнаночные швы времени

– Мне бы сейчас, как Боброку 88, полк, и история бы повернулась, – проговорил Феликс, собираясь слезать на землю. – А ты знаешь, Саша, что самое плохое в нашей ситуации? Нет? Если наши деньги в Переславле, то Олегу туда придется лезть. А нам надо думать, как его вытащить, если что.

Треск падающих деревьев, которые спасли русскую конницу от преследования, Олег услышал возле сосны-поединщика. Он порывался броситься на помощь переславцам, которые вели бой у Никольской башни, хотелось и учинить следствие: кто же впустил монголов в город, и проверить, что с казной, накануне ночью в строжайшем секрете перевезенной в хлебные склады в юго-западной части города. Но Урдин его удержал, и Олег довольствовался тем, что увидел завершение битвы с самого лучшего наблюдательно поста, за исключением, конечно, осины, на которой сидели Феликс и Шурик. Потом, после возвращения, это дорогого будет стоить.

С невысокого холма, на котором стояла сосна, он видел и место, где монголы добивали раненых товарищей Жидислава, и то, как остатки переславского городового полка, пробившиеся к городским воротам, но так и не дождавшиеся, что их откроют, отходят в засеку. Виден был и сам город.

Переславль горел не везде, да и не то чтобы сильно. Стены над валами были нетронутыми, густой дым поднимался только над северной частью города. Этот пожар сначала можно было принять за обычный, что случаются от глупости или из-за неосторожности. Можно было представить себе, что за стенами переславцы, как муравьи, носятся с кадками между Трубежем и горящими домами, сопят, выбиваются из сил, падают, встают, ругают княжьего наместника за то, что весь камень для строительства во Владимир отправили, плачут о сгоревших крестах на деревянных церквях.

Но ничего такого, конечно же, в городе не было. Женщины и дети бегали между изб, шарахаясь от монголов, которые отошли в город после боя у Никольских ворот.

– Симбиоз… – вырвалось у Олега. Он вспомнил извечные споры со стариками из ЦПХ, которые с пеной у рта доказывали, что не нужно слишком горевать из-за трагедий русских городов, уничтоженных монголами, что это всего лишь своего рода историческая прививка, а дальше будет альянс с Великой степью, гармония, идиллия, путь к великорусскому этносу.

– О чем ты, боярин? – округлил глаза стоявший рядом Урдин. – Это ты по-каковски? Слово, конечно, приятное на слух, но ты мне суть-то растолкуй!

Олег истово перекрестился.

– Забудь, Урдин Акинфович. Страшное это злословие! Не повторяй никогда.

Тот ухмыльнулся:

– Запомню!

Дым от пожаров дотянулся до солнца, на сосну и холм легла тенью. Со стороны Клещина озера подул сильный, промозглый, совсем не летний ветер. Олег обернулся назад, на лес. Сосны, которые перед битвой казались войском, теперь выглядели как волшебники, творящие мощное заклинание. И у них получалось: озеро пригнало не только ветер! Над ним враз возникла тяжелая туча того цвета, что и стелющийся над Переславлем дым. И теперь эта серо-черная косматая, местами подранная клубящаяся масса скользила по небу с запада на восток. А над водой посверкивали косые линии дождя, чуть подсвеченные лучами солнца.

– Кто-то нам благоволит, Урдин Акинфович, – кивнул Олег на небо. И в этот момент на них и на весь город, и на поле перед воротами хлынул неимоверной силы ливень. В нескольких шагах теперь ничего не было видно. За этой пеленой невидимые теперь ордынцы, заполнившее поле и готовые засыпать стрелами засеку с укрепившимися на ней воинами, опустили луки. Стрелять было нельзя. Озеро спутало карты.

Клещеево… Плещеево… Олег сейчас думал только об озере.

О том, как его несколько раз предостерегали ходить по озеру на одноместной яхте. «Погода меняется резко, герр Голицын, – говорил ему не далее как пять месяцев назад хозяин лодочной станции в Веськово. – Не успеешь оглянуться – и все, потерял берег. А волны у нас и на два метра поднимаются. Возьми лучше пятерку. Тебе-то я компанию всегда найду!»

И о том, сколько раз озеро спасало жизнь переславцам, которые садились в лодки и на плоты, пережидая, пока опасность уйдет обратно в степь. Да не только горожан спасало озеро.

Спасло оно и жену Дмитрия Донского Евдокию, которую князь в 1382 году в момент нашествия хана Тохтамыша 89оставил в Москве, отправляясь на север «собирать войска». То ли надеялся, что каменные укрепления и сильный гарнизон ее уберегут, то ли рассчитывал, что столь большой приз соберет у стен столицы всю ордынскую армию и она уполовинится в штурм, то ли выбрал такой своеобразный способ для развода. Но княгиня Евдокия была женщиной не только красивой и деятельной, но и умной, а поэтому, проводив мужа в Кострому, сама уехала тоже в Переславль. Здесь ее настигла погоня, но она со свитой сумела спрятаться в тумане на плотах далеко от берегов Клещеева озера.

Олег обернулся, осмотрел всех, кто остался с ним. Уцелевших людей Урдина в том числе, и Шрадена, Бурсу. Двух дружинников, которых князь Андрей отрядил с Норманом. Чудом пробившегося Робшу. Нескольких местных ополченцев, которых Робша привел с собой. Олег посмотрел на них, подошел к самому рослому.

– Как звать?

– Сухля, – ответил тот.

– Есть ли еще где лодки, кроме городской пристани?

– Пристав князя Лександра велит все лодки в граде иметь, – ответил ополченец, отводя глаза.

Олег усмехнулся и объяснил, что он спрашивает не про то, как все должно быть устроено, а про то, как оно на самом деле есть. А когда Сухля сделал вид, что не понимает разницы, Олег достал из-за пояса серебряную монетку.

– Есть лодки, – буркнул тогда ополченец. – Покажу.

Лодки были спрятаны весьма искусно. Отряд прошел почти незаметной тропкой через лес и оказался на берегу озера. Олег обернулся недовольно на Сухлю, предположил, что тот продолжает темнить. Но ополченец зашел в воду, вытащил нож, чиркнул им под водой, как будто перерезал кому-то горло. И в этот же момент неожиданно разогнувшаяся ива вздернула в воздух сеть, в которой было с десяток крупных камней. Следом неспешно всплыла лодка.

– Вот, – развел руками Сухля и посмотрел на Олега исподлобья. Не надо только княжьему приставу про лодки рассказывать, боярин, было написано в его взгляде, а то промысел совсем пропадет, невмочь нам столько рыбы за тамгу отдавать. Пошлина вчетверо после царских баскаков выросла, а озеро-то больше не дает. Олег ответил ему понимающим кивком и улыбкой, помогавшей ему найти полное взаимопонимание с любым тяглым соотечественником, который свое тягло считал несправедливым и был в этом абсолютно прав – хоть с крепостным крестьянином екатерининских, например, времен или петровских, хоть с колхозником времен советских. Он сам не знал, что в этой его улыбке было, но Сухля повеселел и быстро стал освобождать от камней другие лодки. Их было около десяти.