Владимир Романовский - Польское Наследство

Выглядел он бодрее и вразумительнее, чем раньше, и передвигался увереннее.

– Как я рад тебя видеть! – сказал он задушевно, шагая через анфиладу. – Да, кстати, старому мерзавцу не верь. Наверняка он тебе много разного насплетничал, так ведь он приврать-то любит. И ведь как врет – не открытая неправда, а около правды всегда, так что и прицепиться не к чему. Он, гад, бросил меня тогда … он … В общем, леший с ним. Я его держу только по старой дружбе, а то давно бы нанял кого-нибудь попонятливее. Но жалко его – жена, дети. Если выгоню – что он жрать будет?

– Так у него вроде бы земля, – заметил Хелье.

– Да какая земля. Три огорода, и те родят плохо. Коровы у него … Не будь меня, земля эта его давно бы … э…

– Прахом пошла? – подсказал Хелье.

– Точно. Дети у него забавные. Надо бы научить их играть во что-нибудь, а то бриттские дети никаких игр не знают. Германские тоже не знают. А жена у него такая … прямоугольная такая. Как на ходулях. И лицо такое же. Если ей чего говоришь, то она смотрит на тебя тупо, и непонятно, понимает что-то, или ничего, дура безмозглая, не понимает. Осторожно, тут ступенька, не споткнись, Хелье.

Залезая на ступеньку, Дир крякнул.

– Эх! Вот ведь ноги-то болят, а. А у тебя правда не болят ноги?

– Дир, тебе бы переехать куда-нибудь надо, в теплые края, чтоб хотя бы лето было, а то здесь, похоже, лета не бывает – все время влага, и небо серое.

– Я подумаю.

– Я вот что хотел тебе сказать…

– Потом, потом. Сперва я тебе кое-что покажу. Здесь в округе таких грунок не понимают, люди грубые, и то сказать – германцы. Очень практичный народ, собиратели и стяжатели. Нет в них ростовской широты, понимания природы. Молотками да плугами целый день брык-вжик. А которые не простонародье, так, заметь, все время ходят пьяные, да к тому ж и пить не умеют. Выпьют совсем чуть-чуть, и веселые становятся, городят всякое … И во все им нужно вникнуть. Направление у германца спрашивать – хуже не придумаешь. Выведает, куда ты едешь, и будет каждый поворот объяснять, да смотрит на тебя, будто ты дубина какая-то, не соображаешь. И воров много! Надо собак завести, если вор сунется, так чтоб его разорвали к свиньям. А то – житья ж просто нет никакого. А женщин ты видел здешних? Впрочем, может ты женат. Женат?

– Вдовец я.

– А, точно, ты говорил. Ну, вот, пришли.

Они остановились перед небольшой, грубо обтесанной дверью. На двери висел прочный замок. Дир сунул руку в мешок, привязанный к гашнику, покопался там, и выудил связку ключей. Мясистые пальцы слушались плохо.

– Donnerwetter 15, – ворчал Дир. – Столько ключей, столько … А от чего они все, кто ж вспомнит теперь … Да. Вот он.

Он вставил ключ в замок и попробовал повернуть. Ключ не поворачивался. Дир надавил сильнее, и ключ сломался.

– Ладно, – сказал Дир, и, ухватив замок, без усилий отодрал его от двери вместе с засовом. – Потом Годрик другой поставит. Будет ему наконец-то чем заняться, а то скоро от безделья оплывет и заболотится совсем. Заходи!

Хелье прошел в проем и оказался в оранжерее с косой крышей, сделанной из тонких деревянных перекрытий с листами слюды, а может это было стекло, а только какие стеклодувы в Ростоцке? Да и слюда – откуда она?

Ровные ряды грядок и кадок. Растения. Несколько молодых деревьев. И почему-то тепло.

– Годрик, скотина, давеча запамятовал топить, так не поверишь, Хелье, сколько всего погибло. Здесь четыре печи, и под полом специальное устройство. А когда солнце светит, никакого обогрева не нужно – даже зимой бывает жарко иногда.

– Да ну!

– Бывает. Не часто. А печи-то особенные, мне печник тут делал, из Магдебурга. Их чем хочешь можно топить – хоть отходами, хоть чем. Ну, смотри.

Хелье посмотрел. Вроде бы розы, но какие-то необычные, и цвет необычный – бледно-лиловый. Тюльпаны – вроде бы. А эта дрянь называется, вроде бы, хризантемы. В цветах Хелье разбирался плохо.

– Вот это мне один парень из дальних странствий привез, – гордо сказал Дир.

Миниатюрное дерево – похоже на дуб, с толстым стволом и раскидистыми ветвями, но только в тысячи раз меньше дуба.

– А здесь у меня травки всякие, – сказал Дир.

Трава как трава, подумал Хелье. Осока да клевер. Но вообще-то оранжерея произвела на него впечатление.

– Ты сам все это посадил? – спросил он.

– Ага. Два года назад – как начал, так и понравилось. Приглашал к себе одного гартнера … как гартнер по-славянски?

– Садовник.

– Вот. Садовника к себе приглашал. Он мне много разного втолковывал – и, знаешь, интересно. И саме … самен … семена давал, и объяснял, как … спатен … хаке … ухаживать … совком … и лопаткой … Э! Это никуда не годится!

Он подошел к какому-то кусту, а может быть и дереву – да, скорее дереву, с густыми ветвями и шипами, и поправил что-то, какие-то ветки. Посмотрел на прозрачный потолок и опять поправил.

– Не приживется, сволочь, – сказал он. – А жаль. Малум медикум, южная грунка, с самого юга бывшей Римской Империи. В рот взять нельзя – горечь, но, бывает, после пива отрежешь тонко, лизнешь – приятно делается. Вот, попробуй.

Он сорвал один из плодов, срезал верх лежащим тут же ножом, и еще срезал – получился тонкий круг с ярко-желтой коркой, а внутри круга какая-то слизистая мякоть. Хелье лизнул, и язык защипало, а глаза заслезились. Дир улыбался.

– Какой забористый, а?

– Мерзость.

– Нет, привыкаешь. Особенно после пива хорошо. Садовник говорит – цитрус, но слово дурацкое, я предпочитаю говорить малум медикум, как у Плини-старшего написано.

– Ты читал Плини-старшего?

– Что ж я, по твоему, совсем невежа, что ли? Конечно читал.

А я даже не знаю, кто это такой, подумал Хелье. Надо будет у Нестора спросить. Или у Гостемила. Кого первого из них увижу, у того и спрошу.

– Я здесь целыми днями пропадаю, Хелье, и, заметь, хорошо здесь. У меня к фланцен … к растениям понятие есть, а у растений ко мне. Они меня понимают, а я их.

Некоторое время Хелье смотрел, как Дир что-то перекапывает, пересаживает, поливает из небольшой деревянной лейки.

– Воду Годрик таскает, – сказал Дир, – но надо бы устроить водосборник по новгородскому образцу. Столько воды задаром пропадает – тут дождь основная достопримечательность. Даже обидно как-то. И смешно – жажда замучила, хвить – а воды нет, нужно к колодцу тащиться – даже в дождь! А поставил бы водосборник, так вода всегда бы была. Правда здесь хорошо, а, Хелье?

У грядки с какими-то подозрительными овощами стоял ховлебенк, и Хелье на него присел. Потрогал рукой поверхность. Слой пыли, смешанный с землей, но почему-то приятно на ощупь.

– Дир, а Дир.

– Ага, сейчас, сейчас.

Дир закончил возиться с кустом и тяжело опустился рядом с Хелье.

– Ты ведь хранишь какое-то золото?