Георгий Турьянский - Марки. Филателистическая повесть. Книга 1

— Обрезки, ветошь и пакля, — пояснил английский инженер, показывая на мешок. — Для вытирания масла.

— Ах, вот как, — отозвался Александр Степанович.

— До свиданья, джентльмены, — промяукал Бёрнс.

Мы распрощались. На улице, когда калитка за Робертом захлопнулась, профессор толкнул меня в бок и показал великолепный платок из батистовой ткани.

— Странная у них ветошь, — заметил мой друг. — На одной здешней ветоши мы бы с вами в Петербурге могли жить припеваючи.

— Где вы это взяли? — удивился я.

— Из мешка, который столь неосторожно спихнули на землю. Я так незаметненько вытащил платок, пока вы учтиво раскланивались с Робертом, — пояснил Попов и добавил. — Платок конфискован исключительно в интересах следствия в качестве будущей улики.

Признаюсь, я не придал тогда внимания этому эпизоду.

— О чём вы призадумались, Александр Степанович? — спросил я.

— Дорогой мой, — ответил мне мой учёный товарищ. — Ведь мы с вами столкнулись с интересной криминалистической загадкой. Загадкой исчезающей с фабрики продукции и странного отравления инженера. Быть может, нам посчастливится разгадать, куда девается товар, и кто пытался отправить на тот свет Бёрнса. Не сквозь землю же преступники провалились! Вот об этом я сейчас и размышляю. Думаю, нам стоит попытаться проникнуть в эту тайну.

Стоит ли говорить, как я обрадовался? Тайны и их разгадки всегда казались мне невероятно завлекательным делом. Мне кажется, если бы не профессия писателя, призванного служить делу справедливости, то непременно работа полицейского сыщика стала бы моим ремеслом. Я с жаром бросился на шею моему другу.

— Как я сам не начал этого разговора! — воскликнул я. — Нам давно пора было взяться за расследование этого преступления. Только с чего же нам начать?

— Думаю, нам немедленно следует сообщить нашим английским друзьям, что мы начинаем собственное расследование.

Так мы и поступили, встретившись с Леттерби.

— Джентльмены, — тихо произнёс англичанин, когда я и мой друг сообщили ему о нашем намерении заняться этим делом, — джентльмены, полиция оказалась посрамлена. Окажется ли вам под силу распутать клубок без урона для вашей собственной репутации?

— Наша собственная репутация нас не слишком беспокоит, мы люди не гордые, — начал было я, но поперхнулся, ощутив на своей ноге энергичное нажатие ботинка Попова.

— Мой друг хочет сказать, ни вы, ни мы ничего не теряем в случае неудачи, — заметил Александр Степанович.

Хотя во время всего разговора лицо Леттерби оставалось непроницаемо, я догадался, что он придаёт словам моего друга куда большее значение, чем можно было предположить.

— Мы были бы вам очень признательны, наша фабрика — смелый и своего рода уникальный эксперимент такого масштаба. Не хотелось бы, чтобы Нью Ланарк рухнул из-за козней таинственных недоброжелателей, — заключил в конце беседы Леттерби, протягивая руку для рукопожатия.

— Расследование потребует полной конфиденциальности, — ответил на рукопожатие профессор.

— Разумеется. Вы можете рассчитывать на любую помощь, — заверил нас любезный Леттерби.

Попов заключил, что начать стоит с наблюдения за фабрикой, следить за поселением и его обитателями. Мой друг полагал, нам разумнее вести наши поиски по отдельности. Я с мнением моего учёного друга вначале не согласился, ведь пословица гласит: «Одна голова хорошо, а две лучше» и «Два глаза хорошо, а четыре лучше». На это уважаемый профессор отвечал:

— Нам никто не помешает каждый вечер собираться у меня в комнате и обсуждать увиденное.

Продолжение дневника. Записи, сделанные А.М. Горьким в различное время, в течение последующей недели

Я давно уже не подходил к своему дневнику, потому что завален работой. Профессия сыскного агента забирает все мои силы без остатка. Я подумываю бросить писательство и посвятить себя всецело этому благородному занятию. Итак, расскажу в двух словах, чем мы тут занимаемся. Как мы и договорились с Александром Степановичем, каждый из нас ведёт своё расследование. По вечерам мы встречаемся около шести вечера. Здесь, как я уже говорил, построен для рабочих музыкальный клуб, и Попов тащит меня с собой слушать музыку. Я к музыке всегда был равнодушен, но чтобы не обижать своего друга, хожу. С шести до семи слушаем клавикорды. А после концерта сидим и беседуем. Попов занимается фабрикой. Он облазил её всю, поговорил с дирекцией и ему разрешили произвести частный сыск, поскольку официальные поиски полицией не увенчались успехом.

Все свои усилия я направил на поимку отравителей инженера и, надо признаться, добился неплохих результатов.

Первым делом мне пришло в голову сходить на кухню. Там я приступил с расспросами к кухаркам, дабы выведать, как отравленная пища могла попасть в желудок инженера. В день отравления на обед давали утиное мясо. Дело в том, что Бёрнс почувствовал себя плохо во вторник. По четвергам у них рыбный день, а по вторникам они едят мясо.

Инженер ел запечённую утку вместе со всеми, а потом встал и побежал из-за стола, будто у него над ухом выстрелили.

Я узнавал у кухарок, не страдает ли Бёрнс желудочными расстройствами. Но они сослались на незнание предмета. Я попросил кухарок поднатужится и вспомнить. Дело нешуточное, и я не ради удовольствия пришёл к ним, а с целью собрать показания. В конце концов, кухарки дали отрицательный ответ. Бёрнс поносами не страдает. Итак, я продвинулся в своих исследованиях на ещё одну пядь. Произошло отравление уткой прямо во время обеда.

Осталось отыскать того, кто подсыпал яда в тарелку. Разумеется, саму тарелку не сыскать, и остатки еды давно выбросили, но есть другой путь — идти по цепочке отравления. И вот я сказал себе: «Мы пойдём другим путём».

Обходя окрестности Нью Ланарка, я наткнулся на небольшой водоём, именуемый в русском языке словом лужа. Возле лужи сидел странного вида молодой субъект, поначалу не вызвавший во мне подозрений.

— Хау ар ю? — огорошил я его вопросом.

Он был явно смущён и долго моргал глазами.

— Чем ты тут занимаешься? — задал я вопрос на нашем языке, не владея иными.

— Уточек кормлю, ваша милость, — ответил субъект.

— Почему не в школе?

— Да будет известно вашей милости, раб божий Малколм на кухне помогает, а в школу вовсе не ходит.

— У вас раб на кухне? — не понял я сразу.

— Да будет известно вашей милости, вы раба божьего видите перед собой. Меня назвали Малколмом в честь умершего отца.

— А мать у тебя имеется?

— Господь призвал её к себе, — тихо отвечал Малколм.

Он даже протянул мне сухие хлебные корки, и я, сознаюсь, тоже принялся кидать их уткам. И тут меня словно ударила в голову молния в виде догадки. Догадка сменилась твёрдой уверенностью. Ведь отравитель передо мною! Ох, уж мне эта фальшивая богобоязненность. Вот она, разгадка: в тихом омуте черти водятся!