Олег Измеров - Ответ Империи

– Будем искать, – машинально ответил Виктор.

– С вами все в порядке? Может, позвать психолога?

– Нет-нет, это я так, задумался, – поскорее ответил он, а про себя добавил «Черт его знает, какой тут у них психолог».

– Знаете, люди могут испытывать эмоциональный шок, узнав о том, что они хроноагенты. Поэтому для реабилитации инструкция предусматривает помощь психолога.

«Люди… они… множественное число… Может, здесь просто такой способ убирать инакомыслящих? Ну да, угроза хроноагентов, а под это дело можно и любого, кто ничего не совершал, важно ведь не совершать, а быть собой… А что они со мной так возятся? Нужен живой хроноагент, чтобы оправдать репрессии? Кстати, это же и признательных показаний не нужно».

– Если вы уже привыкли к ситуации, – продолжала Светлана Викторовна, – то сейчас подойдут специалисты, и вы им все расскажете.

«Все – что? Им нужны против кого-то показания? В кооперативе?»

– Привыкаю, – ответил Виктор, стараясь сохранять вид наивного человека. – А рассказать о чем? О будущем?

– О прошлом. О ваших визитах туда. Как попали, при каких обстоятельствах, чего от вас требовали представители власти, как вы выполняли их требования, что им сообщали, на что это должно влиять. Детектор лжи пока применять не будем, пока все на доверии, только видео– и аудиозапись. В ваших интересах – чтобы мы получили сейчас чистую картину. Что-то поменять, приукрасить – этим вы никому лучше не сделаете. Обеденный перерыв, с полпервого до полвторого, можно будет погулять во внутреннем садике.

– Прогулки уже разрешены.

– Практически. Дело в том… – Она замялась, встала со стула, зачем-то взяла еженедельник, но, не став листать, просто поставила на стол вертикально, слегка опершись руками, – дело в том, что стрелявший в вас бесследно исчез.

К вечеру после ужина – на этот раз в столовой, по талонам бесплатного питания для командировочных – его вновь проводили в «убежище». Число охранников оптимизировали до одного. Почему – Виктор так и не понял, как и того, что значит «бесследно исчез».

Было ясно одно – надо поддерживать физическую и моральную форму. Он опять побрился – мысль о возможном ночном вызове не оставляла его, и он хотел встретить этот момент приведенным в порядок, – принял душ и нашел среди кассет в тумбочке «Путь в «Сатурн». «Это должно придавать силы», – сказал он себе.

«Итак, меня пока изучают, – рассуждал он, глядя на экран. – И правильно делают. Чем больше изучат, тем меньше причин видеть во мне угрозу. Слон в муравейнике… Угораздило сразу налететь на этих журналистов. Хотя, конечно, если о моем появлении знают на Западе, то это уже гарантия, что… Да нет никакой гарантии. Если что – просто как жертва этой самой перестрелки на вокзале, и все. На Запад только лохи надеются».

Самое паршивое в том, что эта роковая брюнетка отчасти права, подумал Виктор. В информационном обществе обычный человек, просто будучи самостоятельной личностью, может стать разрушителем общественных устоев. И дело даже не в том, что до него домогается государство, чтобы сотворить произвол, как об этом пишут всякие диссиденты, даже не в том, чтобы над ним хотел сотворить произвол кто-то облеченный властью, нет! Все это случаи известны и понятны, и человек, даже при полной невозможности противостоять произволу, все-таки чувствует, что на его стороне правда. Страшно было то, что он действительно может представлять собой опасность, и в этом случае сама совесть будет требовать ограждения его от общества только за то, что он существует, какой есть, каким его сформировала вся предыдущая жизнь, система и то же общество.

Этот печальный факт камня на камне не оставлял от тех надежд, которыми было пронизано светлое, солнечное утро российского интернета в том самом девяносто восьмом нашей реальности. В ту пору собравшиеся в сети интеллектуалы, знавшие английский со словарем, слова из трех букв URL, FTP и WWW, а также где в настройках Нетскейпа менять шрифты на кодировку KOI-8, честно надеялись, что новая технология вернет наше общество от демократии представительной, потонувшей в партийных интригах и сливах копромата, к прямой интернет-демократии, простой и незамутненной, как античный форум. Они мечтали о мире, где каждая кухарка сможет управлять государством через электронные собрания граждан и общаться с руководителями всех уровней через чаты и рассылки. Они мечтали о слиянии миллионов людей в коллективный разум, который из разных точек России и мира напишет Великую Энциклопедическую Книгу, где будет собрана вся мудрость о ходе реформ, борьбе с кризисом, коррупцией и миграцией, и, конечно, о защите прав человека и окружающей среды.

Все эти мечты о галактической интернет-демократии уперлись в человека, точнее – в его личность. Пока в Рунете сидел советский человек, точнее, квалифицированная и морально устойчивая часть ИТР, дорвавшаяся до модема 14400 бод и мечтавшая о 56К, как о манне небесной, с ее уровнем образования, моральным кодексом и привычкой, как в песне, раньше думать о Родине, а потом о себе, интернет-демократия казалась такой же близкой, как мировая революция в 1918 году. Но стоило только в мировой паутине оказаться детям той самой демократии, ради которой все и затевалось, то есть тем, кто гребет под себя и кому без разницы, каких размеров его отечество, стало очевидным, что либо демократия, как государственный строй, этих своих детей сожрет, либо они ее, но кто-то кого-то должен. Коллективный разум превращался в коллективный троллинг, электронные собрания – в организацию взаимных плевков в острой или хронической форме, а сами сервисы общения последовательно заплывали спамом.

Интернет уперся в собственное противоречие, с коим и был рожден. С одной стороны, все понимают, что если троллей и прочую шушеру не гнобить самым тоталитарным образом, то они заполонят все пространство, с другой стороны, если гнобить троллей, они создадут свои форумы, где троллями уже будут считаться нормальные люди. Интернет по своей технической природе демократичен, как публичный сортир, где каждый может нацарапать на стенке любое мнение по любому вопросу. Однако любое мнение ценно лишь в той степени, в какой отражает наличие знаний и мозгов у того, кто его высказал. И если в равной степени давать говорить каждому и считать одинаково ценным мнение этого каждого, то мы довольно быстро упремся в то, что пространство окажется забито множеством мало– или вовсе даже неквалифицированных мнений. При этом нормальные люди, увидев это, просто не будут там писать и даже читать это не будут. То есть интернет в его нынешнем виде дал право человеку свободно думать и говорить, но лишил его смысла делать и то и другое.