Барбара Прайтлер - Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести

Там, где потери происходят при столь страшных обстоятельствах, необходимо уважать чувства потерпевших. Иначе требование примирения, предъявляемое теми, кто не пострадал, может легко превратиться в цинизм, отрицающий реальность страдания и боли.

Рут Клюгер, которая подростком пережила Освенцим и у которой бесследно пропали отец и брат, пишет:

«Я принимаю себя только в своей непримиримости, за нее я держусь крепко… Не могу забыть. Прощение – отвратительно»

Как и Жан Амери, Клюгер настаивает на том, что непримиримость стала после Холокоста частью ее личности. Благодаря этому она способна продолжать жить – таково и название ее книги – «Жить дальше».

В психотерапевтической и психосоциальной работе с родственниками пропавших без вести крайне важно уважать их чувства и мысли. Желание, чтобы пациент примирился с ситуацией или даже смог простить виновных, – понятно. В конечном счете это было бы важным шагом к освобождению жертвы от травматического события. Однако в большинстве случаев борьба за справедливость или, как пишет про свой случай Рут Клюгер, даже открытая непримиримость в людях остается.

Формы преодоления и продолжения жизни различны в зависимости от культуры народа и индивидуальных особенностей человека. Описываемые в данной главе формы представляют собой разный опыт борьбы за дальнейшую жизнь «с» исчезновением близких и «вопреки» ему. Они были разработаны в творческих индивидуальных и групповых акциях, национальными общественными или государственными организациями или же международными учреждениями.

Приведенные здесь известные мне стратегии совладания с ситуацией исчезновения близких – лишь часть существующих. Все они являются реакциями на экстремально травматические ситуации. Описанные процессы преодоления лишь в немногих случаях завершены, большинство же – продолжаются и развиваются.

То, что люди вообще способны творчески и продуктивно реагировать на ситуации исчезновения близких родственников, может быть понято в связи с чувством согласованности, описанным в начале данной главы. Благодаря различным путям активного поиска, обмену информацией с другими пострадавшими, борьбе за справедливость и многообразным формам увековечивания памяти, исчезновение близкого человека можно научиться рассматривать в более широком – историческом и общественно-политическом – контексте, а посредством этого – справиться с травматическим переживанием.

Травматерапия непременно соприкасается с политикой. Вставая на сторону потерпевшего и признавая причиненное ему травмировавшим событием страдание, психотерапевт делает тем самым политическое заявление: да, травматизирующее событие имело место или все еще продолжается.

Если речь идет о природной катастрофе, то признать людей жертвами и оказать им поддержку намного проще. Если же травмы причинены другими людьми, то всегда есть виновные, отрицающие, скрывающие и умаляющие случившееся. Если преступник или преступная группа очень влиятельны, то любая попытка оказать жертве помощь (пусть даже только психотерапевтическую) может стать опасной.

Там, где люди становятся жертвами насильственных исчезновений, всегда есть кто-то, кто за эти исчезновения ответственен и у кого нет ни малейшей заинтересованности ни в их расследовании, ни в помощи близким пропавших.

Родственники и сами часто являются жертвами, пережившими войну, издевательства, пытки и изгнание. Многие, будучи беженцами или так называемыми внутренне перемещенными лицами, отрезаны от родины. Поэтому в психотерапии всегда должен учитываться политический контекст, в котором произошла травматизация, а также текущая политическая ситуация, в которой проходит психотерапевтический сеанс.

В психологических оценках и различных медицинских заключениях принято обязательно давать определение психическому страданию человека и причинам его душевных мук. В регионах военных конфликтов или при работе с политическими беженцами это представляется мне странным. Так ли уж нужен специалист с высшим образованием, чтобы дать заключение, которое кратко можно сформулировать так: «После убийств и насильственных исчезновений многих членов семьи, издевательств и изгнания очередная потеря жилья, пропитания и медицинского обеспечения была бы неблагоприятна для психического здоровья данного лица». Я спрашиваю себя, не достаточно ли просто немного эмпатии и здравого смысла, чтобы прийти к такому заключению (Preitler, 2004а).

В дополнение ко всему, знание особенностей культуры помогает понять, как были нанесены травмы, к каким еще формам страдания они могут привести и как можно с ними справиться индивидуально или в группе. Особенно внимательным необходимо быть тогда, когда психотерапевт и клиент принадлежат к разным культурам и различным социальным слоям – выражение боли и страдания могут существенно отличаться и становиться причиной взаимного непонимания.

Самый важный инструмент в психотерапии или консультировании травматизированных клиентов – построение надежных отношений. При этом существенно, чтобы клиент «протестировал» психотерапевта или консультанта, сможет ли тот выдержать ситуацию, в состоянии ли стать свидетелем перенесенного клиентом страдания. Тяжело травматизированные люди часто полагают, что случившееся с ними настолько ужасно, что никто другой не способен даже выслушать их. И действительно, очень тяжело открыться навстречу страданию человека. Но именно это и предполагает хорошая травматерапия или консультация по психотравме.

Как построить надежные отношения, мы узнали от одной молодой женщины, работавшей консультантом после цунами на севере Шри-Ланки. На семинаре по психотравме она произвела большое впечатление своим рассказом о том, как ей удалось преодолеть пропасть между собой и клиенткой и таким образом создать основу для надежных и длительных отношений:

«Она рассказала о том, как трудно было работать с одной вдовой, потерявшей во время цунами мужа и одного из троих детей. Дом ее был разрушен, и она находилась в тяжелых условиях лагеря для беженцев. Люди в лагере увидели в ней человека, нуждающегося в помощи специалиста, но когда консультант познакомилась с ней, вдова отказалась от разговора… Потом она решила продемонстрировать, как плохо кормят беженцев и предложила консультанту разделить с ней трапезу. Это был старый, гнилой рис. Однако консультант приняла приглашение, хотя до этого никогда не прикасалась к испорченной еде вроде той, которую ей на этот раз предложили. Совместная трапеза положила начало отношениям – поев немного риса вместе с женщиной-беженкой, консультант построила основу для столь необходимых целительных отношений.