Андрей Валентинов - Дезертир

— Жоржа обвиняют в «снисходительности». Жоржа! Того, кто взял Тюильри! Поэтому мы решили подождать — суд должен быть не скоро. Но при обыске у Мишель нашли письма ее брата, он сейчас в Лондоне. Письма были, признаться, очень откровенными. А дальше — просто. Следователь доложил в Комитет, тот проголосовал за немедленный суд. Все случилось быстро — за несколько часов, мы просто не успели вмешаться. Ну, а из конторы гражданина Фукье де Тенвиля вырваться сложнее, чем из упомянутого вами ада… Камилл бросился к Робеспьеру, они ведь друзья детства. Но даже Робеспьер не может отменить приговор…

— Даже он? — поразился я. — Да что же за порядки в вашей преисподней?

— Знаете, гражданин Люсон, — усмехнулся Шарль, — я рассказал о вас Камиллу — несколько дней назад. А он мне и говорит: «Ск-кажи своему спасителю, чтобы уносил н-ноги! Д-добрые патриоты его след в-взяли…» Признаться, не знал, как вам и рассказать…

— Ноги уносить? — хмыкнул я. — Не дождутся! Итак, подписи Робеспьера мало…

— Мало даже решения Комитета спасения. Нужны подписи Вадье, Робеспьера и прокурора Шометта. А с Шометтом столковаться не легче, чем с Эбером, будь он трижды неладен!.. Имей я хотя бы дня два, то просто попытался бы устроить ей побег. Но приговоры приводятся в исполнение в течение двенадцати часов… Поэтому отнеситесь к предупреждению Камилла серьезнее…

— За предупреждение — спасибо, — кивнул я. — Только гражданину Демулену тоже стоит подумать. Помните сказку про ученика чародея?

— Камилл употребил другое сравнение, — Шарль зло усмехнулся. — Месяц назад он сказал Жоржу: «Мы с тобой вырастили свинью. Свинью, жрущую своих детей…»

Я развел руками — поистине, лучше не скажешь.

— Гражданин Люсон!

В голосе звенел металл. Услыхав такое, хотелось замереть на месте с поднятыми руками. Но я лишь хмыкнул и не спеша обернулся.

Гражданка Тома была бела от гнева. Стекла очков сверкали, как зеркала, которыми Архимед сжег римский флот.

— Между прочим, я сплю по шесть часов в сутки. Утром я занимаюсь больными, а вечером — покойниками. И если вы не хотите, чтобы я занялась вами утром, придется перенести это занятие на вечер!

Меня подстерегли аккурат у входа в заведение гражданки Грилье. Доктор Тома сидела на козлах небольшой коляски, сжимая в руке длинный кнут. В первый миг показалось, что кнут предназначен исключительно для моей скромной персоны.

— Я жду вас целый час, гражданин Люсон! За этот час я могла бы принять пятерых больных! Все, поехали-и только посмейте спорить!

Конечно, спорить я не решился. В таких условиях самый строгий военный устав рекомендует безоговорочную капитуляцию.

Мы ехали долго, но все мои попытки завести разговор игнорировались, если не считать ответом посвистывание кнута над головой бедной лошади.

Наконед слева показалось огромное здание с белыми коринфским колоннами и широкой мраморной лестницей. Гражданка Тома дернула вожжи, изрекла: «Стой!» и, пока я рассуждал, кому это сказано — мне или лошади, — быстро спрыгнула вниз.

— Вам что, Франсуа Ксавье, особое приглашение требуется?

Я не стал ждать упомянутого приглашения и без ропота проследовал вверх по лестнице, после чего был отведен на второй этаж. У двери я хотел поинтересоваться, куда мы попали, но гражданка Тома ограничилась тем, что подтолкнула меня в спину. Толчок вышел изрядный.

Я очутился в комнате, где меня первым делом приветствовал улыбающийся скелет, греющий свои кости у окна. Другой скелет, правда, обтянутый кожей и одетый в черный костюм, сидел за невысоким столом, заваленным бумагами и человеческими костями. Увидев меня, скелет в черном встал. Я не удивился, если бы последовало радостное замечание о вовремя прибывшем обеде, но вместо этого услыхал негромкий, слегка дребезжащий голос:

— Вы га-асподин Люса-ан? Пра-аходите, па-ажалуйста. Здесь кушетка, присаживайтесь…

Мы познакомились. Скелет в черном оказался доктором д'Аллоном («д'Алл-а-ан, ма-ая фамилия, ма-ала-а-дой чела-авек»), а скелет у окна — обычным учебным пособием для студентов.

— Мадемуазель де Та-ама меня предупредила, — доктор д'Аллон вздохнул и стал не торопясь водружать очки на худой длинный нос. — Итак, сударь, у ва-ас все признаки тяжела-ай ка-антузии — обма-ароки, неадекватная реакция…

— Вскрывать будете? — не выдержал я. Последовал тяжелый вздох, маленькие глазки оценивающе смерили меня с ног до головы.

— Па-ака ва-аздержимся, ма-ала-адой человек, а-аднако в дальнейшем… Снимите, па-ажалуйста, плащ…

За плащом последовали камзол, жилет и рубашка. Меня осматривали долго, наверно, не меньше, чем раба на аукционе в Санто-Доминго. Затем снова послышался глубокий вздох.

— Галлюцинациями стра-адаете?

— Страдаю, — согласился я. — Сейчас мне кажется, что я в каком-то странном месте, вокруг скелеты…

— А-астраумно, а-астраумно, ма-аладой чела-авек! Ну, можете а-адеваться…

Я повиновался, после чего был выставлен за дверь, и в кабинет ворвалась гражданка Тома. Пробыла она там не меньше получаса. За это время я успел как следует изучить местность, узнать, что заведение, куда меня отконвоировали, — бывшая Королевская медицинская академия, — и принять целый парад несчастных в повязках и с костылями, бродивших взад-вперед по коридору. Наконец гражданка Тома вышла из дверей, причем вид у нее был весьма озабоченный.

— Ну что? — усмехнулся я. — Поехали на вскрытие?

— Подойдите, пожалуйста, к свету, — каким-то странным тоном попросила она.

Мы отошли к окну, и Юлия осторожно повернула мою голову:

— Нагнитесь, будьте добры…

И тут я понял — глаза! Кажется, я напрасно веселился…

— Не понимаю…

Юлия сняла очки и устало провела ладонью по лицу.

— Первый раз со мной такое. Тогда, в часовне, я заметила… Вернее, мне показалось, что ваши глаза… Нет не буду; такое вслух лучше не произносить. К счастью я ошиблась. Наверно, свет…

— А что ска-азал доктор? — я заставил себя усмехнуться.

— Именно это. Я ошиблась, у вас обычная контузия, последствия которой малоприятны, но вполне излечимы. Сон, хорошая еда…

Я не спорил. Тогда, в часовне, она и в самом деле что-то увидела. Сейчас же, при ярком живом свете, девушка вновь ослепла.

— Извините, что применила к вам форменное насилие, — по ее лицу промелькнула виноватая улыбка. — Надеюсь, вы не станете особо надо мной изгаляться?

— Подумаю, — нахмурился я. — А может, вам сначала на лягушках потренироваться?

— Вы! — Ее глаза знакомо блеснули. — Вы… Вы… Вы — симулянт, Франсуа!

Внезапно мне захотелось ее погладить — как гладят маленького обиженного ребенка.

— Я не симулянт, Юлия, — слова вырвались сами собой. — Я просто дезертир.