Валерий Пушков - Кто сеет ветер

— Ах, пакостники! — воскликнул Ярцев, придвигая свой стул ближе к Онэ. — Как видно, ваша последняя статья здорово их задела, если они настолько взбесились.

— О да, после моих статей о Каяхаре и нашем бывшем директоре я стал немного известный для рабочих и для фашистов, — ответил Онэ, чуть усмехнувшись. — Рабочие пишут отдалена письма и даже приходят в мой дом беседовать, а фашисты хотят меня убивать.

Чикара, в порыве победной мальчишеской гордости, вытянул вперед руку, словно в кого-то прицеливаясь.

— Они порубили нашу дверь саблями, — крикнул он, вскакивая с кресла и изображая все в действии. — А папа их — из револьвера!..

— Серьезно — стреляли? — спросила Эрна с легкой тревогой.

— В воздух! Немножко пугал, — спокойно ответил Онэ.

Чикара, слегка сконфуженный за отца, что тот так неярко и скромно описывает свой замечательный подвиг, поспешно проговорил:

— Они хотели войти в квартиру в уличной обуви, но я им сказал, что это невежливо и портит татами, и скорее закрыл дверь на ключ. Папа работал в своем кабинете. Я побежал к нему… Но тогда они заругались и стали рубить нашу дверь саблями, как на войне. Хироси и мама очень пугались. И папа тогда в них — бац!.. Но, знаете, мимо… Так жалко!

Ярцев, любуясь азартом мальчика, улыбчиво поддразнил:

— Промазал отец!

— О, я совсем не желал убивать, — возразил Онэ, сосредоточенно смотря мимо сына. — Так что, я думаю, они тоже делали пока фальшивую демонстрацию, чтобы я не писал статьи против их грязной лиги и их пугался. Но, конечно, этого не будет.

За стеной послышались быстрые и твердые шаги и сдержанное густое покашливание; кто-то остановился у двери и уверенно постучал.

— Открыто! Войдите! — крикнула Эрна.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел в роговых очках и пальто, с надвинутой на лоб фетровой мокрой шляпой барон Окура. Увидев Онэ и Ярцева, он слегка сморщился, видимо неприятно разочарованный в своих расчетах застать Эрну одну, но совершенно не смутился. Сконфузилась и растерялась сама хозяйка, которая смотрела теперь на незваного гостя полная смутного беспокойства и даже страха, не зная, чем объяснить внезапное и странное его появление в этой комнате.

— Окура-сан!.. Зачем вы пришли? — воскликнула она, вставая ему навстречу.

Барон снял очки и быстро протер их платком, настороженно и чуть снисходительно оглянувшись на остальную компанию.

— Меня очень беспокоит вашё здоровье, — ответил он, бесцеремонно снимая пальто и оглядывая девушку как-то сбоку, точно дивясь, что находит ее на ногах, здоровой и даже похорошевшей.

Онэ бросил на вошедшего быстрый взгляд и, повернувшись к нему спиной, хладнокровно сказал:

— Барон Окура!.. О, я тогда немножко пойду в ту комнату. Так что беседовать, как товарищи, с фашистом трудно, — не идет мягко сердце.

Он отодвинул со стуком сйодзи [12] Сйодзи — наружные раздвижные стены из плотной бумаги, натянутой на рамы. и тут же закрыл их, отделившись от ненавистного ему человека тонкой деревянной стеной. Ярцев молча, накинул на плечи пальто и вышел через балкон в сад, на ходу чиркнув спичкой.

— Надеюсь, у них объяснений не больше, чем на одну папиросу, — пробормотал он, ревниво оглядываясь на затемненные влажными стеклами силуэты и нервно закуривая.

Окура повесил пальто и шляпу на гвоздь, видимо несколько удивленный отсутствием вешалки. Чикара, насупясь, отошел к окну, поглядывая оттуда смущенно и неприязненно на барона. Эрна, входя в роль любезной хозяйки и уже заглушив в себе чувство первой неловкости, придвинула гостю кресло.

— Сюда, пожалуйста, ближе к углям. Сегодня очень прохладно… Вы получили мое письмо и деньги?

— О да, еще месяц назад. Но я должен был спешно ехать в Манчжоу-Го и потому не мог вас искать. Теперь я хочу отдать вам деньги обратно и продолжать наши чтения. Я не могу остаться без русских занятий…

Он сказал это властным спокойным тоном. По его взгляду Эрна поняла сразу, что Окура приехал с твердым: намерением переубедить ее. И, торопясь скорее выяснить все, с досадой проговорила:

— Но я же писала вам, что отказываюсь окончательно. У меня плохое здоровье. Я очень устала.

— О, это скоро пройдет, — возразил он развязно, — Я буду ждать и платить вам деньги. Вы мне очень нужны.

Эрна нетерпеливо поморщилась.

— Нет-нет, я отказываюсь, — перебила она решительно. — Вопрос не только в усталости. Скоро я уезжаю из Японии совсем.

Барон Окура сделал короткое резкое движение локтем и посмотрел ей прямо в глаза — настойчиво, не мигая, как будто желая сломить ее волю своей. Но голос его прозвучал очень мягко, даже просительно:

— Зачем вам ехать отсюда? Вы же наполовину японка!.. Я могу предложить вам другую работу. Это большое культурное дело для пользы не маленьких, низких классов, а всего человечества и вашей родины тоже. Белые не должны угнетать азиатов. Япония в этом поможет Ост-Индии… Вы мне не верите, не понимаете?… О, я объясню вам подробно, но только наедине. Вышлите прежде боя. — Он повернулся к окну и сделал пренебрежительный жест в сторону Чикары: — Эй, ты… пошел вон!

Чикара, внимательно слушавший каждое слово большого, очкастого, неприятного ему человека, от этой фразы и жеста вдруг покраснел, как угли в хибати. Он шагнул от окна к барону, точно намереваясь его ударить.

— Ну, не маши!.. — крикнул он, возбужденно сжав кулаки и вздрагивая от гнева. — Папа мой сам тебя вышлет!.. Ч е р е п а х а!

Но тут с бароном произошло что-то дикое. Он вскочил с кресла в ярости, с налитыми кровью глазами, побагровевший, смертельно ужаленный древним китайским ругательством, приравнявшим его, потомка сьогунов, к безобразному колченогому гаду. Он прыгнул к мальчику, схватил его грубо за плечи и несколько раз с силой встряхнул.,

— Что?… Что ты сказал? — крикнул он, задыхаясь от гнева.

Мальчик, ошеломленный его бурным натиском, но совершенно не обнаруживая страха, ответил запальчиво:

— Черепаха!.. Фашист!.. Не смей меня трогать!

Эрна повелительно крикнула:

— Окура-сан, сейчас же пустите!

Барон Окура, не зная, как сорвать злость и обиду, продолжал трясти мальчика за плечи, взволнованно бормоча:

— Нет, что ты сказал?… Как ты смел?

Сйодзи раздвинулись, и в комнату вошел Онэ. Спокойный и тихий, он сделал несколько ровных шагов навстречу барону и, улыбнувшись, но в то же время чуть побледнев, вежливо произнес:

— Пустите моего мальчика!

Окура, все еще не придя в себя, не разжимая сведенных на курточке пальцев, с хриплой угрозой выдохнул:

— Я его из Японии выброшу!.. Что он сказал?

— Это мой сын. Что сказал он — сказал я. Покорно прошу пустить! — проговорил Онэ так же учтиво.

Он протянул медленно руку к скрюченным пальцам барона, готовый разжать их силой, тихий и непреклонный, как первое дыхание тайфуна.