Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

— Вы обознались, дорогой принц, — наконец, объяснила она, немного успокоившись. — Констанца здесь ни при чем. В постели с вашим пажом вы видели ее сестру Беату. Они близнецы.

— Так вот оно что! — рассмеялся Филипп. — А я уже не знал, что и подумать, даже растерялся — ведь негодование было так искренне. — Он повернулся к фрейлине: — Виноват, барышня. Извините, что спутал вас с сестрой. Впрочем, это не мудрено; вы с ней похожи, как две капли воды.

— И ступай спать, золотко, — добавила Маргарита. — Ты свободна.

Девушка молча поклонилась им обоим и вышла из спальни, наградив Филиппа напоследок далеким от восхищения взглядом.

— Никогда еще не встречала столь похожих и в то же время столь разных людей, как Констанца и Беата, — задумчиво промолвила Маргарита ей вслед.

— А кто, собственно, они такие? — поинтересовался Филипп.

— Племянницы его преостервененства нашего драгоценнейшего епископа Памплонского. Он боготворит Констанцу, что не удивительно, и весьма прохладно относится к Беате, что тоже не удивительно. Только вот незадача — постоянно путает их… Ну, все, довольно об этих чудо-сестрицах. Присаживайтесь, кузен, не стойте как истукан. Можно и на кровать — коль скоро вы явились ко мне среди ночи, а я приняла вас в своей спальне, то к чему нам заботиться о всяких условностях.

Филипп последовал ее совету и сел в ногах кровати, прислонившись к одному из четырех резных столбиков, которые поддерживали балдахин.

— Сударыня…

— Кузина, — поправила его Маргарита. — Называйте меня кузиной.

— Хорошо, кузина. Прошу великодушно простить меня за…

— Ой, не надо! Давайте обойдемся без извинений. Они привнесут неловкость, а наша беседа началась так чудесно! Что бы ни привело вас ко мне в столь поздний час, я все равно рада вашему визиту. — Она обхватила колени руками, чуть склонила голову к правому плечу и пристально поглядела на Филиппа. — Вот как! Вы чем-то взволнованы? Что произошло?

— Ну… Да нет, ничего особенного. Просто мне не спится.

— Мне тоже, — подхватила Маргарита и с очаровательным бесстыдством добавила: — В последнее время я очень плохо засыпаю в одиночестве.

— И что вы предлагаете? — невинно осведомился Филипп.

— А что, по-вашему, я должна предложить?

— Как это что? Разумеется, какое-то действенное средство от нашей бессонницы.

— Это намек?

— Намек? На что? Боюсь, я не понимаю вас, кузина.

Маргарита фыркнула.

— Да будет вам, кузен! Давайте начистоту: ведь вы явились ко мне не просто так, а с совершенно определенной целью — заняться со мной любовью. Разве нет?

«Ты смотри! — подумал Филипп. — Как она набивается! Аж из платья вон лезет… Гм, а платья-то на ней как раз и нет».

— Ну, предположим, — ответил он, пытаясь проникнуть взглядом сквозь ее полупрозрачное одеяния, что, впрочем, не составляло большого труда для его острого зрения.

Маргарита откинулась на подушки и вытянула ноги. При этом ее ночная рубашка задралась, обнажив до самых колен ее соблазнительные стройные ножки. Филипп с вожделением облизнулся.

— Так что, — сказала она, призывно глядя на него. — Начнем прямо сейчас или еще немного поболтаем?

Филипп сокрушенно покачал головой. Вызывающее поведение Маргариты несколько охладило его пыл.

— Кузина, вы…

— Да, я бесстыжая, не спорю. Зато я откровенна: говорю, что думаю, поступаю, как мне хочется, и не вижу в этом ничего предосудительного. Что толку скрывать от собеседника свои мысли и желания, если они ему предельно ясны?

— А какой смысл, скажите на милость, говорить о том, что ясно и без слов? — парировал Филипп.

— Так, по крайней мере, честнее. И, если хотите, порядочнее. На мой взгляд, нет ничего постыднее ханжества, которое, на словах радея о благопристойности и чистоте помыслов, оскверняет все, к чему ни прикоснется его зловонное дыхание. Именно ханжество является виновником многих извращений. Человеку, убежденному в низменности всего плотского, иной раз бывает легче переступить грань, разделяющую естественное и противоествественное, хотя бы потому, что он не всегда замечает ее.

— Полностью согласен с вами, кузина, — кивнул Филипп. — Я всецело разделяю ваше мнение о ханжестве — однако речь сейчас не о том. Кроме ханжеских правил приличия, существуют еще вполне разумные, обоснованные нормы человеческого поведения и общения; если хотите, можете назвать их правилами хорошего вкуса, так как они скорее из области эстетики, нежели этики. Иногда бывает полезно умолчать кое о чем — и не ради некой абстрактной благопристойности, а из соображений… как бы это назвать?.. изящества, что ли. Есть вещи, о которых не стоит говорить напрямик, о них следует предполагать и строить догадки. Порой даже самые приятные, самые изумительные мысли, чувства, переживания, облеченные в слова, выглядят до крайности пошло и банально.

— Понятно. А я уже испугалась, что вы станете читать мне мораль.

— Упаси бог, дорогая кузина! Я еще в своем уме. Кому-кому, но не мне наставлять вас на путь истинный. Тем более, что у меня нет уверенности, свернули ли вы вообще с этого пути.

— Гм… Наш господин епископ, пожалуй, не согласится с вами.

— А я, пожалуй, не соглашусь с вашим господином епископом. К счастью, не ему решать, кто заслуживает Спасения, а кто — нет.

— Но Богу, — удрученно вздохнула Маргарита; ясный взгляд ее вмиг потускнел.

Филипп в изумлении уставился на нее.

— Вот те на! Что это с вами? Вы боитесь гнева Господня?

Маргарита снова вздохнула.

— Иногда боюсь, — откровенно призналась она. — Главным образом по вечерам, если ложусь спать одна. Подолгу думаю о своей бессмертной душе, об адских муках, о чертях рогатых… Глупости, конечно… но страшно.

Филипп прищелкнул языком.

«Ну и ну! Кто бы мог подумать…»

— Не переживайте, кузина, — успокоил он ее. — Вам уготовлено место в раю, поверьте мне на слово.

— А вам?

— Не знаю. Но если я и лишусь вечного блаженства, то уж никак не за свое беспутство. Найдутся грехи посерьезнее.

— Стало быть, вы отрицаете существование греха сладострастия?

— Я убежден в НЕ СМЕРТНОСТИ этого ПРЕГРЕШЕНИЯ. И вообще: грех плотский, грех первородный — все это чушь собачья.

Маргарита удивленно подняла брови.

— Вот как! Вы отвергаете Учение?

— Вовсе нет. Я лишь отвергаю некоторые его абсурдные постулаты. На мой взгляд, авторы Священного Писания превратно истолковали истинное Слово Божье. Не может Господь считать саму первопричину жизни в основе своей греховной, не верю я в это. Говоря о плотском грехе, Он, безусловно, подразумевал разного рода извращения.

— А что вы относите к извращениям?

— Всех извращений не счесть. Однако самое распространенное из них содомия.