Ольга Елисеева - Российская империя 2.0 (сборник)

– Вы понимаете, что они забрали ребенка… ребенка! Причем, ребенка, находящегося в состоянии психического расстройства! И я даже не могу представить, какой вред они нанесли его психике. Как вы могли позволить…

– Да, мистрис… Прошу прощения, мистрис… – виновато бормотал полицейский, неловко крутя в руках боевой шлем. – Мы просто не смогли ничего поделать, мистрис… Они прибыли на трех конвертопланах в сопровождении четырех боевых вертолетов. Нам пришлось подчиниться силе, мистрис…

Директор приюта всплеснула руками и с мукой в голосе произнесла:

– О, господи, как же было хорошо, пока авианосцы были только у цивилизованных американцев, а не у этих восточных дикарей! – После чего развернулась и с крайне раздраженным видом двинулась в сторону лестницы. Сигне качнулась было за ней, но затем решила, что сейчас мистрис лучше не попадаться под горячую руку. Поэтому она только проводила директора взглядом и тихонько подошла к все так же стоявшей у окна Бригитте.

– Ну что тут, Свенсон? Облажались по полной?

Девушка резко развернулась. Перед грозным офицером в боевом обвесе откуда-то возник какой-то толстячок с потным лицом, которое он непрерывно вытирал платком. Из офицера будто выпустили воздух.

– Господин комиссар, у меня не было никаких шансов. Вы же знаете эти новые русские конвертопланы. Они почти совсем бесшумные. К тому моменту, когда мы их заметили, они уже сбросили десант. Прямо в воздухе… – расстроенно начал он.

– А-а-а, перестань. – Толстячок сокрушенно взмахнул рукой. – Все я понимаю. Но кто же знал, что они из-за одного ребенка целую боевую операцию развернут. Русская АУГ [4]уже неделю болталась около Эланда. Все думали, что русские блефуют, а оно видишь как… – Он вздохнул. – Но дерьма теперь на нас выльется…

На некоторое время в холле приюта повисла унылая тишина, а затем офицер, помявшись, тихо спросил:

– Но, господин комиссар, как они вообще решились. Это же… это – международный скандал. Они же должны понимать, что этот… акт международной агрессии не останется безнаказанным. И что они этим дали веские аргументы тем силам в Швеции, которые выступают за вступление страны в НATO? Это же невыгодно им самим. О чем думал русский император?

– Ох, Свенсон… – толстячок хмыкнул, – ты же не политик. Ну куда ты лезешь? Я не знаю и не хочу даже думать ни о наших правых, ни о НATO, ни о всяком подобном дерьме. Но вот что я вижу точно, так это то, что слова русского императора в коронационной речи о том, что где бы ни попал в беду его подданный, империя обязательно придет ему на помощь со всеми своими авианосцами, подводными лодками, самолетами, танкерами, экскаваторами, спасателями, медиками и всем чем потребуется, были не только словами. Я всегда об этом догадывался, а теперь убедился воочию. И знаешь, что я тебе скажу? – Комиссар сделал паузу, окинул стоящего перед ним офицера ироническим взглядом. – Я бы был совершенно не против, чтобы у нас, в Швеции, было бы так же. И, черт возьми, у нас был на это шанс. Да, был! В семнадцатом и восемнадцатом веках. Когда Швеция тоже пыталась построить свою, Балтийскую, империю. Сделать Балтику шведским озером. Но мы этот шанс просрали. А русские – нет… – Комиссар запнулся и сокрушенно махнул рукой, после чего шумно фыркнул и еще раз повторил: – А вот русские – нет! Потому что каждый раз, когда их с размаху опрокидывали мордой в дерьмо, они упрямо поднимались и начинали заново строить империю. И потому каждый раз они снова и снова становятся сильными… – Он замолчал, вздохнул и закончил: – А еще теперь у них есть человек, которому не надо каждые четыре года раздавать обещания спонсорам, выделившим деньги на его избирательную кампанию, владельцам СМИ, согласившимся его поддержать, сонму продажных политиканов, толпам «общественных активистов» из числа геев, лесбиянок, феминисток, веганов и еще черт-те кого, каждая группка которых требует к себе особого отношения. В первую очередь за счет нас, простых людей, то есть тех, кого они пренебрежительно считают «серой массой». Поэтому он просто берет и делает то, что нужно в данный момент. Ни на кого не оглядываясь.

– Что… что вы такое говорите, господин комиссар? – растерянно пробормотал офицер. – Это же… это же неправильно! Вы же… вас же… вам же… – Он потерянно замолчал.

– Тут ты прав, Свенсон, – криво усмехнулся комиссар. – Этим, – он ткнул пальцем куда-то вверх, – точно будет нужен козел отпущения. И я подхожу на эту роль лучше кого бы то ни было. Поэтому мне плевать. И поэтому я так откровенен. – Он хмыкнул. – Всю жизнь боялся сказать что-нибудь не то и вот… – Комиссар вздохнул, махнул рукой и, развернувшись, вышел на улицу. Сигне проводила его завороженным взглядом и… наткнулась на взгляд Бригитты, смотревшей вслед комиссару с какой-то странной усмешкой. Несколько мгновений девушка напряженно смотрела на подругу, а затем… внезапно протянула руку и легонько коснулась ее локтя. Бригитта резко развернулась. Так, что Сигне едва не отшатнулась от столь неожиданно резкого движения. Но почти сразу же справилась с эмоциями и, робко улыбнувшись, тихонько спросила:

– Бригитта, а… ну-у-у… ты можешь поговорить со своими друзьями, ну, которые живут в России, насчет того, чтобы я тоже… ну-у… немножко у них погостила?

Бригитта окинула ее задумчивым взглядом, после чего улыбнулась и кивнула.

– Хорошо, я поговорю…

Когда Сигне поднималась по лестнице, ее голова была заполнена тем, что она размышляла, как оно – жить в стране, которая способна прийти тебе на помощь авианосцами, подводными лодками, самолетами, танкерами, экскаваторами, ну и так далее – в любую точку земного шара. И то, что она про все это придумала, ей отчего-то нравилось…

Бисеринки влаги заполняли собой все. Это они сделали утренний воздух густым и мутным, как разведенная водой чача. Это они, подобно тле, усыпали виноградные листья. Это они навели сырость на дощатой поверхности стола. Это они осели на волосах Матери, разделив ее пряди на волнистые локоны. Нина смахнула ладонью влагу со скамьи, прежде чем сесть. Но брезентовые брюки все равно сделались сырыми. Туман висел над их головами, извиваясь между плетями виноградной лозы. Туман обволакивал крупные ягоды черного винограда. Туман прятал вещный мир в своей призрачной утробе, оставляя напоказ только каменный угол дома, красноватый лоскут черепичной кровли и огромный, глиняный, причудливо расписанный горшок – творение рук ее невестки, Лики.