Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

Здесь горела лампочка красного цвета (вроде тех, что используются в фотолабораториях), которая освещала призыв и пожелание, выполненные на белейшей бумаге цветными красками.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

ВЫ МОЖЕТЕ ПРИВЕСТИ С СОБОЙ ХОТЬ КОРОВУ,

ЕСЛИ ДОКАЖЕТЕ, ЧТО ЕЙ 16-ть ЛЕТ!

Такой вот, обращенный к нам, мужчинам, ободряющий лозунг!

Проходившие далее в помещение дома оказывались в атмосфере дружеского участия и всемерного ободрения.

В прихожей горела низко висящая синяя лампа. На стенах висели плакаты:

«С НОВЫМ, 1966, ГОДОМ!»

и

«ОСТАВЬ НАДЕЖДЫ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ,

УЖ ЛУЧШЕ ТЫ УВЕРЕН БУДЬ!

ОСТАВЬ ЗАБОТЫ С ГОДОМ УХОДЯЩИМ

ПЕЙ, ВЕСЕЛИСЬ, И ОПАСЕНИЯ ЗАБУДЬ!»

Ратик постарался, блин, на совесть, поэт доморощенный!

А в комнате горел приглушенный свет, низко опущенный абажур освещал накрываемый суетящимися девочками стол.

Мы, мальчики, заходили и с достоинством раздевались. В темных костюмах, при галстуках-бабочках, мы хлопали себя по карманам, проверяя, не забыли ли мы чего дома.

И включались в предпраздничную суету.

Кто-то чистил картофель для горячего блюда, кто – наряжал елку, а кто-то расставлял посуду.

Мы с Миутом доставали из сумки принесенные бутылки, сигареты, лимоны.

Все это было куплено в ресторане поезда.

Ратик дал нам большой кувшин, мы сливали в нужных пропорциях и смешивали джин и вермут. Попробовав, от себя добавили в кувшин пяток кусочков сахара-рафинада и дольки лимона.

– Нужно взбивать! – заявил Миута.

– Нафига? – спросил его я.

С приближением Нового года у меня все больше портилось настроение. Чем больше настроение поднималось у ребят, которые суетились, шутили и веселились, тем оно делалось хуже у меня.

Где-то за триста километров отсюда моя Валюша Разина тоже, наверное, раскрасневшись, предвкушает Новогоднюю ночь.

– Коктейль положено взбивать! В шейкере! – просветил меня Миута, словно я этого не знал.

А мне это было «по-барабану», то есть – все равно.

Дегтя добавил Чернявский – он потащил меня показывать оформление спальни, предназначенной для тех, кто, возможно, сможет затащить сюда свою девочку.

«В Славгороде тоже, наверное, спальни готовят…», мелькнула у меня мысль.

Нас, мальчиков, кстати, было пятеро, а девчонок четверо.

«Хотя бы с девой мне возиться не придется», – подумал я. Но ошибся.

Ратик, выдав нам трехлитровую банку с плотной крышкой, чтобы мы могли перелить в нее жидкость и затем взбивать коктейль, оделся и куда-то убежал.

Я стоял возле стола и меланхолично встряхивал банку. Миута и Смертин колдовали у радиолы. Они копались в пластинках.

– А где часы? – спросила кто-то из девочек. – Надо проверить часы!

– А вот об этом не надо беспокоиться, – негромко сказал ей Вовка Чернявский. – Мы обязательно узнаем о начале Нового года!

Зазвучало «Танго Рима», и все принялись наносить завершающие штрихи – наряжали елку.

Время было около 23 часов, я переливал наш «мартини» обратно в кувшин и бросал туда кусочки льда, Миута распечатывал пачки «Лорда» и выкладывал сигареты в специальную шкатулку, девчонки отправились в спальню, чтобы переодеться в праздничные платья, а все остальные заканчивали наряжать наше зеленую новогоднюю красавицу.

– А вот и мы! – раздался из прихожей радостный голос Белоперова.

Некоторое время в прихожей раздавалось шуршание от снимаемой верхней одежды, потом – невнятные голоса, и вот в открывшуюся дверь вошли Ратик и Рукавишникова.

На ней была клетчатая юбка, синяя кофточка из шелка, на плечах – пушистая белоснежная шаль.

Ну, а на длинных ногах в капроновых чулках – модельные туфли-лодочки на высоком каблуке.

А на голове – что-то невероятное из копной уложенных золотистых волос.

Ну-у, мне следовало догадаться! Белоперов ведь грезил Рукавишникой, был влюблен в нее.

«Как это он ее уговорил прийти? – подумал я. – Она, говорили, на Ратика внимания не обращает? А впрочем – мне-то что?»!

– К столу, к столу! – тем временем запел Ратик. Он, придерживая под локоток Рукавишникову, провел ее к почетному месту во главе стола.

Это, значит, мы все тут суетились, готовились, чтобы он мог блеснуть перед Рукавишниковой, которая палец о палец не ударила, новогодним столом и убранством!

Начались проводы Старого года.

Мы выпивали, кушали, смеялись. Даже я на какое-то время забылся. Коктейль наш всем понравился.

И все чувствовали себя раскованно, даже приглашенные девочки. Поначалу они стеснялись: все-таки компания была новая, да и выпендривались ведь мы, и все это было очень непривычно для них. Эти цветные лампы, наши лозунги.

Но постепенно, по мере того, как мы все поднимали тосты за любовь, за наших девочек, за приближающийся Новый год, скованность проходила, и скоро одна из девчонок, которая, судя по тому, что ее посадили рядом со мной, должна была быть моей подругой на сегодняшнем празднике, пригласила меня потанцевать.

– Толя, ты не тушуйся! – шепнул мне на ухо сидевший по другую руку Валерка. – Я тебе девочку лично подбирал!

Мы танцевали с Любой (так звали мою партнершу по танцу), о чем-то говорили. И тут я обратил внимание, что на меня неприязненно смотрит Рукавишникова.

Она была хороша сегодня! Тогда у девочек было модно густо мазать тушью ресницы и сильно подводить глаза черным карандашом. А вот Варвара – у нее голубые глаза были лишь слегка обведены черным, тени под глазами были какого-то розоватого оттенка, и мастерство в нанесении косметики было, конечно, на голову выше, чем у остальных девочек.

«Чего она злится?» – подумал я.

Тем временем танцевали уже все. Даже Ратик уговорил выйти из-за стола Варвару, и теперь пытался во время медленного танца прижать Рукавишникову к груди, но Варвара отталкивала его.

Затем загремел твист, и мы отплясывали вовсю, не боясь никого. Этот танец был запрещен у нас, как десятилетием раньше – был запрещен рок-н-ролл. То есть на танцах твист танцевать было нельзя – сразу выведут с танцплошадки.

Тем временем приблизилось заветное время, и мы принесли из сенок холодные бутылки с шампанским.

Мы, пацаны, надели кожаные перчатки, темные очки, я – надел поверх перчатки на безымянный палец кольцо с рубинового цвета камнем.

Вылитый американский гангстер, блин!

Это и были последние части нашего новогоднего облачения. Теперь мы были готовы к встрече Нового, 1966. года!

А вскоре погас свет.

Ратик тут же зажег свечу и мы принялись быстро откупоривать бутылки с шампанским. Радиола, переключенная на прием московской радиостанции, должна была начать передавать сигналы точного времени. Когда свет загорелся, как раз били куранты кремлевской Спасской башни. В момент последнего удара мы и соединили бокалы с возгласами: «С Новым годом!»