Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

И вдруг ничего не стало. Наверное, я просто-напросто «отрубился» по дороге.

Проснулся я от звука голоса, который не слышал уже много-много лет.

– Эхей, внучек, давай вставай!

Это был полузабытый мною голос умершего дедушки Ильи – материного отца.

Я приоткрыл один глаз. Возле меня, склонившись над моей постелью, стоял он! Мой дед, который, вроде, давно ведь умер!

– Ну и бардак у тебя! – сказал дедушка, окидывая взглядом мою маленькую комнату.

Я ничего не мог понять. Вроде, как я дома – а вроде, как и нет!

Одна часть меня прекрасно осознавала – да дома я, дома! Сегодня встречали Новый год у Ратика Белоперова, потом я провожал Рукавишникову, и она меня обманула – не поцеловала, зараза!

Но – как же моя квартира в Барнауле, Новый 2007 год… Стоп! Какой 2007-й? Ведь встречали 1966-й год?

Тут дверь моей комнаты вновь распахнулась, и молодые веселые лица отца и матери уставились на меня.

– Ну, сын, ты как – жив? Ну, что за беспорядок у тебя!

Я, не двигаясь, перевел взгляд на письменный стол и стул – а больше, кроме кровати, у меня ничего в комнате и не было. Ну, еще тумбочка у окна.

Мой костюм, рубашка, майка, носки – все было разбросано по комнате. Часть висела на стуле, лежала на столе, а часть – валялась на полу.

Это я, значит, такой раздраженный вернулся домой под утро.

И вдруг я чуть не застонал.

На столе стоял, отсвечивая черным, «Панасоник». Рядом с ним лежали наушники, а на тумбочке валялся пакет с кассетами.

Полиэтиленовый пакет с яркокрасными, буквально бьющими по глазам, буквами.

Однако мои родители, как и дед перед этим, похоже, ничего необычного в моей комнате не замечали!

– Ладно, Толик, – сказала мама. – Мы пойдем с папой поспим, а то нам еще вечером идти праздновать…

Она пошла по коридору, остановилась возле печи, и я слышал, как она открыла и закрыла чугунную дверцу.

– Мама! Это ты печь растопила? – это она, скорее всего, обращалась к моей бабушке. Ну, а что – раз дедушка жив, так почему бы и бабушке не быть живой?

– Однако, с Новым годом! – когда мой папа выпивши, он всегда добрый. – На вот!

И он достал из кармана и протянул мне 10 рублей. И пошел вслед за мамой в спальню.

А я соскочил с кровати и закрыв дверь, задвинул защелку. И прыгая назад под одеяло вдруг увидел свое тело.

Ну, не все – руку, голые ноги, часть плеча и груди.

И это было не мое тело… Не тело Монасюка Анатолия Васильевича, 59 годов от роду…

Но может быть, я сплю? Или все это мне привиделось с похмелья? И сейчас я усну – и снова окажусь у себя в постели на диване в барнаульской квартире?

Я закрыл глаза. Я посчитал про себя до десяти, сильно ущипнул себя за руку и открыл их.

Ничего не изменилось.

В дверь постучали, раздался голос бабушки Тины:

– Толик! Тебе дружок твой звонит!

Я встал, накинул на себя одеяло и сунул ноги в тапочки. Пол был ледяным – пока теперь не прогреют дом обе печи, будет холодно.

Я пошлепал в гостиную, где был телефон. Войдя, я окинул большую комнату взглядом – все как и было когда-то! Диван (на нем была постель – как я понимаю, здесь спят бабушка с дедушкой). Шифоньер, круглый стол посередине, вокруг него стулья.

Сервант в углу, в другом – тумбочка со стоящей на ней радиолой. А рядом с ней – телефон, трубка снята.

Я взял ее и приложил к уху.

– Алло! – сказал я. – Слушаю!

– Ну, ты как? – раздался в трубке голос, и я почему-то сразу узнал его. Это был Валерка Миута, мой друг, к 2007 году – также давно умерший.

– Нормально… – осторожно ответил я. – А что?

– Ну, как Рукавишникова? Как ты с ней?

– Да никак! – О том, как было с Рукавишниковой, я также помнил. Как и всю новогоднюю ночь.

Точнее – две новогодние ночи.

– Я к тебе сейчас приду! – крикнул Валерка.

– Погоди!… – Но в трубке уже пищали сигналы разъединения.

И я выразился про себя нецензурно относительно ситуации.

Я прошел в коридор. Справа от меня раздавался треск – это в печи разгорался огонь. Рядом стояла полное каменного угля ведро и совок.

Я задумчиво открыл дверцу, посмотрел на бушующее пламя горевших дров и совком принялся закладывать внутрь уголь. Попадая на пламя и тлеющие дрова, уголь шипел, от него шел пар – он был промерзшим.

Мое тело помнило все нужные движения!

– Уже разгорелось?

Я повернул голову – позади меня стояла в дверном проеме кухни бабушка Тина.

– Кушать будешь? – спросила она. И я услышал, как и в кухне, потрескивая, во второй печи также разгорается огонь.

– Нет! – сказал я. И тут мне в голову пришла одна мысль.

Я зашел к себе, взял в руки «Панасоник» и пошел на кухню.

В отличие от моей комнаты размером не более семи квадратов, наша кухня было большой. Здесь стоял буфет, стол со стульями, была печь, и еще оставалось много места.

– Баб! – сказал я. Она повернула голову от кастрюли, стоящей на плите (бабушка что-то помешивала в ней):

– Чего тебе?

Я воткнул штепсель в розетку (я все помнил! И где электророзетка на кухне, и где вообще все – как это может быть?) и нажал на клавишу. Загремела громкая музыка, и я торопливо убавил громкость.

– Ну, так чего тебе? – спросила, поворачиваясь ко мне, бабушка. – Скоро уже обед будет.

Она не видела магнитофона и не слышала издаваемых аппаратом звуков!

Я максимально увеличил громкость. Ничего!

– Что там руками шевелишь? – спросила бабушка.

Нет, она ничего не видела. И – не слышала!

Загремели двери в сенках, тут же распахнулась входная дверь, впустив в коридор клубы морозного пара.

Миута!

Валерка заскочил, как обычно, без стука, когда был уверен, что я его жду.

– Ну, ты как? Пошли, расскажешь! – Он ухватил меня за одеяло – я все еще был раздетым, в трусах и майке, и с одеялом на плечах!

Миута тоже не видел «Панасоник» и не слышал издаваемых магнитофоном звуков!

Но меня он видел и о щ у щ а л прекрасно – он же за руку тащил меня в мою комнату!

– Чай будешь? – спросил я его.

– Угу! – он уже копался в стопке моих книг на тумбочке. Лежавшего рядом пакета с кассетами он не замечал. Как и наушников! – С вареньем!

– Кто бы сомневался! – буркнул я и вдруг с ужасом осознал – это не я здесь сейчас – это тот Толя, из далекого 66-го года! Его голос и интонации, и Миута ничего не замечает!

– Тащи варенье, Толя, тащи! – как обычно, скороговоркой, проговорил он, уже читая что-то. Он не глядя, смел с сидения стула мои одежды, уселся с книжкой в руках и приготовился к чаепитию.

На кухне я достал из буфета чашку с блюдцем, розетку, банку с вареньем. Наложил вишневого варенья в розетку, налил чаю покрепче. Руки помнили все – где стоит чайничек с заваркой, где на плите – чайник с кипятком. Я брал все не глядя, на память, но вот только ч ь я это была память?

– Ну? – спросил меня Миут, прихлебывая чай. – Как все было? Рассказывай!